Антон Сергеев - Жестянщики

– Спрашиваешь… А что? – заинтересовался Артём.

– Да так… – бросил Дима и замолчал.

После того как на стол поставили три литровые кружки пива, Андреевский быстро схватил ближайшую к нему и погрузился в не успевшую еще осесть пену.

Артём аккуратно подул в свою кружку и сделал небольшой глоток. Он уже открыл было рот, чтобы вернуть разговор в русло обсуждения своего проекта, но Дима опередил его.

– Выходные, – сказал он каким-то замогильным голосом. – Выходные хуже всего.

– Эти? – не понял Артём.

– Эти, те… Все они. Я сижу на диване, телевизор что-то бухтит… Из открытого окна доносится детский смех. Это если лето и хорошая погода. Если же нет, я слушаю завывание ветра, шум дождя или шелест листьев. Знал бы ты, как меня достает этот гребаный шелест! – Дима покачал головой и снова уткнулся в порядком опустевшую кружку.

– Почему? – не нашел других слов Артём.

– Что почему?

– Почему достает?

– Что ты делал в прошлые выходные? – спросил Дима вместо ответа.

– Хм, дай подумать… В ту субботу я возил Сашу к бабушке, потом мы ездили с Маринкой в «Икею». В воскресенье приехали какие-то ее родственники. Один хмырь надуборезился, пришлось упаковывать его в такси. Так он там обблевал весь пол! Водила – из приезжих – стал что-то лепетать на своем языке, требовать каких-то сумасшедших денег в качестве компенсации за порчу салона и так далее… Такой скандал был, мама дорогая!

– Вот. И, держу пари, ты примерно то же самое сможешь сказать и о позапрошлых выходных, и о позапозапрошлых. И о позапозапозапрошлых. Родственники, «Икея», семья, гости…

– К чему ты клонишь?

– А ты знаешь, чем все эти выходные занимался я? – безразлично произнес Дима.

– Ну расскажи. Держу пари, ты небось отрывался в каком-нибудь клубешнике! У тебя ж нет этих моральных оков! – Артём поднял правую руку и оттопырил безымянный палец с желтым ободком на нем.

– Как бы не так, мой дорогой семьянин, – покачал головой Андреевский. – Все эти дни, как и черт знает еще сколько времени, я просидел на своем любимом бордовом диване, слушая восхитительный саундтрек из тех звуков, о которых я тебе только что поведал!

– В смысле? – переспросил Артём, удивленно округляя глаза. – Ты ж – свободная птица! У тебя ж бабла… Ну, в смысле, отличная высокооплачиваемая работа, – поправился он на ходу, – которая позволяет тебе реализовать практически любое желание. В рамках разумного, конечно…

– Да, да, да… Тёма, эх, Тёма! Если бы все было так просто!

– Черт, братан, если бы у меня были твои деньги… Я бы… Уж я бы! – Симыкин запнулся, видимо, не в силах выразить широту открывающихся перспектив в одной фразе.

– Что ты бы?

– Ну не знаю… отрывался бы! – блин, Димон! Да ты можешь каждые выходные менять телок! Можешь уматывать на уикэнд куда-нибудь на Ибицу или в Париж и мять француженок!

– Все бы тебе кого-нибудь мять… – усмехнулся Дима. – У тебя что, с этим какие-то проблемы? Жена не дает?

– Да нет, почему же сразу жена… – к щекам Симыкина прилил густой румянец. – Это первое, что пришло мне в голову!

– Вот и я о том же. Нет, брат. Все не так просто…

– Да что ж тут может быть сложного? – непонимающе переспросил Артём. – Вот у меня, это да! Зарплата – еле хватает семью прокормить. Домой придешь – там эти две перечницы старые, тесть с тещей. Чуть тронешь, даже ненароком, так от них вони! Иногда и хочется сбежать от всех куда-нибудь подальше, да бежать некуда. Так что я тебе иной раз даже завидую!

– Это ты зря. Поверь, Артём, на моем месте ты бы не захотел оказаться… Я чувствую, что мир как будто бы… не знаю даже как это объяснить… – Дима запнулся и сделал еще один долгий глоток, допив пиво до конца. – Как будто… – он перевернул опустевшую кружку, и по ее стенкам медленно потекли остатки пены. – В общем, обтекает что ли меня, – нашел он наконец аналогию.

– Ничего не понимаю! – Артём переводил взгляд с кружки на Диму и обратно. – Что за сравнение такое?

– Черт, ну не всем же дано блистать красноречием! – раздраженно сказал Дима. – Представь себе торчащий из потока горной речки валун. Только этот траханный енотом валун весь обмазан растительным маслом, так что клятая вода обтекает его, не касаясь!

Артём на секунду закрыл глаза, пытаясь представить эту картину, но тут же сдался. – И что? – спросил он, совсем смутившись.

– Да то, что я, как валун, не чувствую себя частью реки! То есть частью окружающего мира, понимаешь?! – вконец разъярился Дима.

За соседним столиком громко застучали приборами, призывая к порядку.

– Тише, Димон, тише! – громким шепотом зашептал Симыкин. – Ты чего взъелся-то? Мне кажется, я начинаю понимать!

– И что ты понял? – чуть спокойнее спросил Андреевский. Его кудри так встопорщились, что сейчас он был похож на какую-то экзотическую птицу.

– Ну… что ты не чувствуешь себя частью мира, – протянул Артём.

– Твою мать, – разочарованно шлепнул ладонью по столу Дима. – Смотри. Вот, например, твоя рутина – отработал, пришел домой, посрался с тещей или, если тебе больше нравится, с тестем. Затем поиграл с дочкой. Если осталось время, посмотрел кино, там, или, не знаю, книжку почитал. С женой, опять же, полюбился… Потом магазин, продукты и опять по кругу, по кругу, по кругу… Понимаешь, ты будто идешь сквозь бесконечные бельевые веревки с развешанными на них пододеяльниками, наволочками, простынями и так далее. В детстве ты наверняка хотя бы раз да пытался пролезть под каким-нибудь сохнущим на улице одеялом или укрыться за ним, играя в прятки с друзьями?

– Ну, было дело, а в чем прикол-то?

– А прикол в том, Тёма, что подавляющее большинство людей на этой планете проводит свои дни в бесконечном забеге сквозь это мокрое белье. Только у кого-то расстояние между веревками больше, а у кого-то – меньше. Мы идем по жизни, а на лица наши постоянно падает то сырое полотенце, то наволочка, то ночная, мать ее, рубашка! Все эта мишура, рутина, повседневность, которой мы себя окружаем, и играет роль этого паскудного белья! И вот вроде бы ты разобрался с каким-то одним вопросом, прошел эту чертову веревку с чьим-то сушащимся исподним. Ты хочешь осмотреться, увидеть жизнь такой, какая она есть на самом деле, а тут р-р-раз! И порыв ветра бросает тебе в лицо очередную тряпку. И ты ни черта не видишь, ты – как гребаная лошадь в шорах…

– Твою мать, братишка… – выдохнул Артём. Он только что как будто вновь познакомился с этим кучерявым толстячком. – Да ты чертов прозаик!

– Скажешь тоже, – ворчливо бросил Дима, но было видно, что ему приятна эта похвала.

– Так, значит, ты сейчас зависаешь между веревками? – задумчиво предположил Артём.

– Типа того…

– И какая же жизнь на самом деле? Что тебе оттуда видно? – Симыкина явно захватило откровение друга.