Екатерина Риз - Драмы больше нет

И не вспоминали вплоть до дня смерти отца Родиона. Николай Михайлович Кауто человеком был, скажем без малого, выдающимся, писатель и драматург, и родственными связями с ним на самом деле нужно гордиться. Умер он после очередного инсульта в возрасте семидесяти девяти лет, хоронили его с почестями, речами и демонстрацией всех его многочисленных наград. А когда вскрыли завещание, вот там-то и оказалось моё имя. Наследство мне было оставлено небольшое, по меркам семьи Кауто, но сам факт моего существования был оглашен в очередной раз, и так просто от него отмахнуться уже не получилось. Я к тому времени закончила школу, успела поступить в местный ВУЗ на факультет иностранных языков, хотя, скажем прямо, особыми знаниями даже педагоги ВУЗа не могли похвастать. Я же была увлечена лингвистикой не на шутку, хватала знания в интернете, ходила на всевозможные курсы, которые мама с отчимом могли позволить себе оплатить. Алименты отца перестали поступать, как только мне исполнилось восемнадцать, но особо по этому поводу никто не расстроился, заранее знали, что будет именно так и никак иначе. Думаю, отец и забыл давно о том, что платит алименты внебрачной дочери, этим, скорее всего, занималась бухгалтерия. С восемнадцатилетием Родион меня не поздравил, как уверял позже, был за границей на съемках, я же по сей день уверена, что попросту не вспомнил. Чтобы забыть, надо знать, а он не вспомнил.

А потом со мной связался адвокат, именно со мной, я ведь уже стала совершеннолетней, а меня это факт здорово удивил. Я привыкла, что всеми делами в нашей семье заведует мама. И решает на семейном совете: что мы будем делать, что не будем. Единоличников мама не терпела, приучала, что все в семье решается сообща. А тут такой важный вопрос, и обратились лично ко мне.

– Анастасия Родионовна, вам необходимо приехать в Москву, чтобы решить вопрос с принятием наследства.

– Какого наследства? – обалдела я.

– Вы ведь в курсе, что ваш дедушка, Николай Михайлович, скончался две недели назад?

В тот момент, когда адвокат позвонил, я только что заняла место в аудитории перед лекцией, вокруг меня сидели люди, я настроилась на учебу, и поэтому никак не могла понять, чего от меня хочет незнакомый человек со строгим голосом, которому пришло в голову мне позвонить, да ещё называть «Анастасией Родионовной». Никто никогда меня так не называл, только в паспортном столе, когда я паспорт получала.

Про дедушку, то есть, его кончину, я, конечно, знала. Узнала, как и вся страна из выпуска новостей.

Я нервно кашлянула.

– Да, конечно. Я… соболезную семье.

– Я обязательно передам ваши слова, – любезно согласился адвокат. – Дело в том, Анастасия Родионовна, что вчера было вскрыто завещание Николая Михайловича. И там есть упоминание о вас.

– Обо мне?

– Да, – хладнокровно продолжал мужчина, – вы ведь являетесь его родной внучкой.

Я на всякий случай огляделась по сторонам. Всё вокруг казалось обычным и обыденным. А в то же время по телефону мне рассказывали какие-то невероятные вещи.

– Да, – пробормотала я, – наверное.

– Вы сможете приехать в Москву?

– Когда?

– В ближайшее время. Мы не будем ставить вам определенные сроки, но семья вашего отца ждет вашего приезда.

В моей голове его слова уложиться никак не могли. Семья моего отца ждет моего приезда. С чего бы вдруг? Мы чужие люди.

– Знаете, у меня сессия через несколько дней начнется…

– Мы вас дождемся, не переживайте. Удачи вам в сдачи сессии.

– Спасибо, – растерянно проговорила я, а собеседник на конце провода беззвучно отключился.

– Ты ведь не собираешься туда ехать? – задала мне мама конкретный вопрос, когда я вечером передала ей тему звонка адвоката. И категорично взмахнула рукой. – Делать тебе там совершенно нечего.

Я вздохнула. Если честно, об этом я подумала почти сразу, как закончила разговор с адвокатом. Что я не поеду, что делать мне там нечего, да и, скажем прямо, не хочу. На самом деле не хочу. Представить не могу, как я встречусь с отцом, с его семьей… Нам и сказать друг другу нечего будет. Мне даже любопытно не было на тот момент, честно-честно. Но потом… потом я подумала, что тема наследства в нашей семье – а у мамы и отчима к тому моменту родились двое детей, совсем не лишняя. Меня старались не обделять, платили за мои дополнительные курсы, оплачивали учебники и онлайн-программу, да и меня содержали, что скрывать. Как я ни старалась подрабатывать, если учиться полноценно, времени на подработку остается совсем немного, а потому зарабатывала я настоящие крохи.

– Он же обо мне подумал, – осторожно начала я. – Дедушка. Он что-то мне оставил.

– Настя, нам ничего не нужно!

– Нужно, – заупрямилась я, и, наверное, впервые посмотрела на маму с несогласием. – Нужно, мама. Даже если то, что он мне оставил, нечто символическое, возможно нам будет полегче. Возможно, я смогу оплатить что-то из своей учебы. Чтобы не отрывать от младших.

– Глупости, ни у кого ты ничего не отрываешь.

– Отрываю. – Я поводила ладонью по столу, набираясь смелости. Потом сказала: – Я поеду. И всё узнаю.

– Тебе придётся общаться с этими людьми, понимаешь? С людьми, которые никогда тобой и твоей жизнью не интересовались.

Я легкомысленно пожала плечами.

– Я тоже ими не особо интересовалась. Поэтому не думаю, что меня тронет их отношение. Но я хочу узнать, что оставил мне дедушка. Имею право.

За мои почти девятнадцать лет, это было самым важным решением, без сомнения. Которое я приняла вопреки маме. Но тогда я понятия не имела, что меня ждет. Даже не подозревала, что по каким-то необъяснимым причинам, меня захотят принять в семью. Конечно, немалую роль в этом сыграли журналисты. Про смерть и завещание, про наследование авторских прав на произведения Николая Михайловича, говорили много. И когда всплыло моё имя, общественность загудела, все захотели на меня посмотреть. А я к этому совершенно не была готова. Я не собиралась становиться частью семьи Кауто, у меня была своя семья, но меня никто не спросил. А потом… потом я оказалась под влиянием имени и обаяния отца. Наша первая встреча с ним для меня была весьма волнительна. А для него… не знаю. До сих пор не знаю, когда отец играет, а когда искренен. В его поведении всё давно смешалось. Когда я ехала в Москву, на электричке, была уверена, что моя поездка займет максимум один день. Что мы встретимся, возможно, пожмем друг другу руки, посмотрим друг на друга с любопытством, и на этом наше общение закончится. Мы ведь чужие друг другу люди, отец никогда мной не интересовался.

Помню, что я почти не волновалась, когда входила в офис адвокатской конторы, где меня ожидали. Волнение проявилось лишь в тот момент, когда я увидела в кабинете отца. Первый раз в своей сознательной жизни я увидела его так близко, я растерялась, замялась в дверях кабинета, и не ожидала той широкой улыбки, что Родион мне подарил. Мало того, он поднялся с кресла мне навстречу, подошёл и обнял, совершенно не сомневаясь в своих действиях и поступках.