Владимир Гурвич - Водоворот

Какое-то время Любашин угрюмо молчал, он прекрасно сознавал правоту своего финансового директора. Как и свою вину; за годы своего директорства он мало, что сделал для изменения ситуации к лучшему. Да и зачем, если деньги сами исправно приходили без всяких усилий с их стороны.

– Что же делать, Яков? – спросил он.

– У нас есть почти полгода. Надо за это время все кардинально изменить.

– Легко сказать, – хмыкнул Любашин. – Как ты себе это представляешь?

– Я давно об этом размышлял, Николай. Нам срочно нужен новый главный режиссер.

– Ты запамятовал, у нас есть главный режиссер – Егор Тимощук.

– Во-первых, он не главный, а лишь исполняет его обязанности. Во-вторых, нам нужен совсем другой человек.

– Чем тебя Тимощук не устраивает? Я знаю, ты его не любишь, потому что он антисемит.

– Антисемит, – кивнул головой Блюмкин. – Но мало ли в мире антисемитов, всех не любить – никаких сил не хватит. Я не люблю его, потому что мне он не нравится, как режиссер. Как говорят в некоторых кругах, он не дает кассы. И уверяю тебя, не даст. Понимаю, он твой протеже, но сейчас не то время, когда следует исходить из таких критериев.

– Положим, протеже он не мой, а Дивеевой. Ладно, ты прав, – неохотно признал Любашин. – но представляешь, как взбеленится Валерия, если мы его переведем просто в режиссеры. Она и без того регулярно выражает недовольство, что я его официально не делаю главным.

– Знаешь, когда театр закроется, негодование нашей примы потеряет всякое значение. А если идти на поводу у нее, это непременно случится. Или ты в этом сомневаешься?

– Уже не сомневаюсь, – вздохнул Любашин. – Но кого назначить на эту должность? У меня подходящей кандидатуры на примете нет. Что скажешь?

Какое-то время Блюмкин молчал.

– Мне вчера стала известна одна новость. Пока о ней никто не знает, но мой знакомый финансовый директор из одного театра сообщил мне ее по секрету.

– Давай выкладывай, – нетерпеливо призвал Любашин, так как Блюмкин замолчал.

– Из Большого Академического театра увольняется Юхнов. Точнее, на самом деле его увольняют. В общем, история не совсем ясная, но может быть уже завтра он станет безработным.

– Ты с ума сошел! – Любашин даже поднял руки вверх. – Только нам ко всем бедам не хватает этого скандалиста. Насколько я помню, его выгоняют уже из третьего или четвертого театра.

– Возможно, я не считал, – пожал плечами Блюмкин. – Зато на его спектакли ломится зритель. И пишутся большущие рецензии.

– Ругательные.

– Разные. Много хвалебных и даже восторженных. Но даже, если ругают, это совсем неплохо. Куда хуже, когда совсем ничего не пишут, как о наших спектаклях. Другой кандидатуры не вижу, которая способна встряхнуть наше болото.

– Тебе не кажется, Яков Ефимович, что так недопустимо говорить о заведении, в котором ты получаешь зарплату.

– Сейчас тот случай, когда надо говорить правду. Или ты так не считаешь?

– Пожалуй, ты прав, – грустно вздохнул Любашин. И подумал, что если осторожный и практичный Блюмкин заговорил в таком ключе, значит, дела действительно хуже некуда. – Я подумаю над твоим предложением. А этот твой Юхнов согласится пойти в такой маленький театрик? Он же привык к большим и знаменитым.

– А это во многом зависит от того, насколько ты сумеешь быть убедительным. Прежде чем выходить на него, я бы на твоем месте хотя бы немного почитал о нем. Мой коллега говорил, что с ним трудно иметь дело. Но выбора-то у нас нет.

Вся труппа собралась в зрительном зале. Любашин не без страха смотрел на сидящих людей, он не очень представлял, чем завершится это собрание. В целом коллектив довольно спокойный и управляемый, но есть несколько заводил, которые способны за считанные минуты раскачать всю ситуацию. И тогда, чем все это может кончиться, предсказать невозможно.

Любашин уже не первый раз с глубокой тоской думал о том, как все было замечательно еще пару дней назад. Все были во всем уверенны, а сейчас сплошная неопределенность. Но уже ничего не изменишь, можно только сожалеть об утерянном рае.

Он снова посмотрел в зал и почувствовал, как накаляется в нем атмосфера. Все вроде бы сидят спокойно, но по взглядам и жестам ощущается общее напряжение. Больше тянуть нельзя, пора начинать выступление.

Речь директора театра длилось не больше десяти минут. Но когда она завершилась, в зале повисла мертвая тишина. Лица людей отражали страх и растерянность.

Внезапно со своего места резко встала Дивеева – ведущая актриса театра, обладающая скандальным характером.

– Я правильно вас поняла, Николай Ильич, что через несколько месяцев наш театр перестанет существовать? – Ее звонкий сильный голос легко покрыл собой весь зрительный зал.

– Администрация театра надеется, что этого не произойдет, Валерия Станиславна, – ответил Любашин, не веря ни одному своему слову.

– И на чем основана эта ваша надежда? Весь наш коллектив просто жаждет об этом узнать.

Какая же она все же противная, подумал Любашин. Как жаль, что в свое время не избавился от нее. Да, только как это было сделать, никаких формальных причин для этого не имелось. К тому же супруга Тимощука.

– Мы как раз сейчас интенсивно занимаемся этим вопросом, – проговорил Любашин. – И совсем скоро обнародуем ряд мер. К сожалению, придется кое в чем ужаться, кое от чего отказаться. По крайней мере, на первое время.

– Хотите сказать, что предстоят увольнения?

Сразу же после этих слов Дивеевой по залу прокатился встревоженный гул. Больше всего люди боялись именно такого исхода.

– Мы сделаем все возможное, чтобы никто не был бы уволен. Яков Ефимович это может подтвердить. – Любашин повернул голову в сторону сидевшего на первом ряду Блюмкина.

Тот сразу же встал.

– Мы приложим все усилия для сохранения нашей труппы в полном составе, – заверил он. Но в его голосе не прозвучало уверенности.

– И мы должны верить таким неуверенным заявлениям, тут же отозвалась Дивеева и в упор посмотрела на Блюмкина. – Куда пойдет большинство актрис и актеров? Хороших мест практически нет. Николай Ильич, от имени всего коллектива мы хотим получить ваши гарантии, что никто не будет уволен. Все согласны с этим требованием?

Раздался оглушительный гул одобрения, и взгляды всего зала в ожидании ответа сосредоточились на директоре.

Любашина охватило сильное раздражение; случилось то, чего он боялся, эта скандалистка все же подняла всеобщую бучу. И как теперь выходить из положения?

– Мы не можем дать такой гарантии, Яков Ефимович не даст соврать, финансовая ситуация в театре сложная. Объясните, какая она, чтобы все знали. Выйдите на сцену.

Блюмкин поднялся на сцену.