Решат Абадиев - Психолог

И я задумался…

– Лин, – сказал я, – ей довелось увидеть ужасную аварию, в которой погибли люди. И она заглянуло в окно разбитой машины, и все, что она увидела – это два обезглавленных тела дорогих ей людей. Как бы вы себя чувствовали в таком возрасте? – А я не стал продолжать разговор, решив, что доктор уже все понял. – Она не была глупой. Ей было понятно почему это произошло. А она, не в силах остановиться от отчаяния и боли, с размаху ударила ее по голове, принеся ей такую боль, что она потеряла сознание. Малышу было страшно до безумия. Сейчас же ее пугало только одно – это лес. А убитая горем женщина просто пошла в неизвестность, куда ее вела душа.

– Что было потом?» -Доктор слушал внимательно, но старался не упустить ни одного слова.

– А она, как назло, на заправку. Там у колонки был автобус, автобус обычный. Девочка, спрятавшись, скрывалась от самой себя, пока водитель оплачивал бензин. Плакала всю ночь. Пока она ехала в автобусе, всю ночь ее везли в неизвестном направлении. Утром они прибыли к Таррагону – маленькому городку на берегу одноименного моря. И вот уже в автобусе разместились шумная компания «волонтеров», как они себя называли. Странное сборище людей, которые на самом деле и путешественниками не являются. И каждый там был кем-то из тех бывших юристов или студентов, которые бродят в поисках лучшей жизни, дети из приюта. Вы уже поняли, что они и Лин к себе забрали. Аманда сразу же заметила девочку в автобусе и, конечно же, без лишних вопросов согласилась ее принять. И вот уже она, как и прежде, вместе с ними по берегу Таррагонского побережья в поисках какого-то.

– Аманда? – пояснил врач

– Да. Она заменила ребенку мать, как это было возможно. Просто встретились две души, которые нуждаются в близком человеке. На самом деле, это было именно так.

– Значит, теперь Лин только бесцельно бродит с «вольными путешественниками»?»

– Именно, – сказал я и кивнул, подтвердив свое согласие.

И снова доктор сделал очередную пометку в блокноте.

– И только на один вопрос вы должны ответить? – Он снова замялся, бросив короткий взгляд на меня.

– Какой? – неожиданно вырвалось у меня. Никогда не любил перебивать людей и не имею такой привычки, но тут я не сдержался. Благо доктор никак это не воспринял и продолжил:

– И еще подумайте над следующим: почему в своих фантазиями вы сделали Лин сиротой?

– Однако… но… – Я не знал, что сказать: такого вопроса не было в моем плане. – Ну и что, – сказал он, – бывает… А я вот не могу понять, почему это произошло именно со мной?

– Подумайте над этим, – сказал доктор, увидев мое замешательство. – На сегодня сеанс у нас закончен. – Он захлопнул блокнот, заложив его собственной ручкой.

Мы встретились в понедельник, как и было запланировано. Я пришел за десять минут до назначенного времени и ждал на улице у входа. Однако, в отличие от меня, у доктора была привычка приходить раньше назначенного времени, поэтому за пять минут до назначенного мне времени я уже пытался максимально удобно устроиться на этой мягкой бархатной кушеткой.

По-прежнему в его портфеле лежал мой старый ежедневник и, взглянув на часы перед тем как достать из него свой новый ежедневник, он сел на кожаную обивку кресла у окна. С минуту-две, он молча писал что-то на клочке бумаги. Скорее всего он отметил сегодняшнюю дату, время и имя больного.

На третьем сеансе я могу сказать, что мне нравится ходить сюда и в этой спокойной обстановке говорить, хотя я такое общение и считаю немного странным. Бездушным. Приходишь, платишь человеку за сеанс – и через месяц он тебя уже и не узнает, даже если ты будешь очень-очень интересный: буйный или совсем уж какой – то странный, коим я себя точно никогда в жизни не считал. Просто странный. Да и так неплохо.

– Что ж, – сказал доктор, возвращая меня из моих мыслей в реальность. – И снова здравствуйте.

И я ответил кивком.

– К делу? – спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: – А что вы думаете о нашем прошлом разговоре?

– Ну да! – Я повернулся к окну и увидел, как в нем что-то мелькнуло. Много думал о том что я думаю.

– И расскажите, к чему вы пришли?

– Конечно. Придя к выводу, что сидеть над этой кушеткой, опираясь спиной о стену, не очень удобно, я сбросил ботинки и лег на ее мягкую бархатную поверхность, глядя в идеально белый потолок. В каком-то слишком белом. Иногда поднимаешь голову, смотришь вверх, а на потолке целая история комнаты – и огромные трещины, и пятна от вина, а еще левее, над столом, можно увидеть след от пробки шампанского.

«Доктор» – это был тот самый человек, который смотрел на меня с таким пристальным взглядом. В тот момент я этого даже и не заметил, но сразу же отвел взгляд от потолка.

– Да нет же, – сказал я, – простите, но я не люблю отвлекаться на всякие пустяки.

– О Лин, – сказал доктор, – мы говорили.

Вероятно это был такой способ вернуть меня в тему разговора. А ведь действительно не считает же он, что я могу забыть о чем мы говорили на прошлом сеансе. Но я не отрицаю наличия у себя некоторых странностей, я даже готов принять их, но забывчивость – это не про меня.

– Почему вы это сделали? В этот раз тон его вопроса был более резким и требовательным, чем обычно, поэтому ответить на него было необходимо. А я впервые услышал, чтобы он так говорил, мне даже как-то не очень приятно стало.

Доктор снова посмотрел вниз и сделал запись в блокноте, после чего повернулся к моему собеседнику.

– Вы чем то озабочены?

В ответ на это я лишь пожал плечами. Я действительно был полностью поглощен своими мыслями, но это было не из-за того, что я был чем-то занят, а потому что мне было абсолютно все равно.

– А почему вы не отвечаете на вопрос? – тогда с той же интонацией спросил он.

Я не мог сосредоточиться на чем-то одном и поэтому ответил:

– Моя голова сегодня занята другими вещами.

– И что же это за «чем»?

– Да-да. Я говорил, что живу у старушки-француженки. И только после этого я обратил внимание на реакцию доктора и понял, что он не в курсе. Обычно это означало «продолжайте». Она видела мой рисунок вчера. В папке я его случайно уронил в кухне, а она подобрала и мне вернула. Вот она, оказывается, раньше художницей-мультипликатором работала. Вы представляете? – Наступила пауза. – Я пытался ее прервать. В ответ на это она сказала, что покажет им мои работы. Здорово! Снова я на мгновение остановился, и снова это было как в первый раз. Я не мог говорить спокойно, всегда получалось то ли чересчур мрачно, то ли слишком восторженно. Да уж… Не знаю даже, чем это может закончиться, но по мне эта хорошая возможность. Я всегда хотел заниматься живописью, но мои родители были против.