Маргарита Малкова - Слово с Порядковым Номером

– Ну, думаю, вопрос о свободе выбора риторический. Вы ведь тоже выбрали именно их, как выбираете и то, что именно чувствовать по поводу их выбора. Хотя, некоторые с моими высказываниями бы сильно не согласились. Моя мама, например, – неумело попыталась я отвлечь собеседника от печальных размышлений.

– Да, это похоже на правду. Мы всегда волнуемся о своих детях. Однажды вы поймете меня, юная леди. Это случится, когда ваша тетрадь уже будет исписана, а сердце наполнено. Не судите меня раньше времени за излишний пафос. Это время придет очень скоро.

Он сунул купюру под поднос с нетронутым стаканом молока и уже собрался уходить, как вдруг задумался и добавил:

– Вы, кажется, так и не назвали мне вашего имени?

– Маргарита. Можно просто Рита или Марго. А вы?

– Бог. Да, пожалуй, можно просто Бог.

И он вышел, оставив меня наедине с моим замешательством и белоснежным тетрадным разворотом.

Тут ко мне подошел служащий кафе, чтобы убрать со столика лишнее. Обрадовался обнаруженной под подносом купюре и, взяв стаканчик молока, неожиданно позвал:

– Марго!

Я вздрогнула.

Но тут на голос прибежала, непонятно откуда взявшаяся, маленькая полосатая кошечка и закрутилась у ног парня. Он жестом фокусника достал из-за пазухи блюдечко, поставил в угол, и Марго радостно приступила к трапезе.

ГЛАВА 2, ИЛИ SEMISWEET

Какое заявление можно считать самым нелепым?

Не знаю, как Вам, а мне приходилось слышать ничего утопичнее, чем «я все о себе понял». Поверьте, у любого из вас гораздо больше шансов повстречать динозавра, или Дракулу, или прокатиться на летающей тарелке, чем узнать все о том, кто каждое утро смотрит на Вас из зеркала, пока Вы стоите перемазанный зубной пастой или кремом для бритья.

Даже если Вам очень повезло, и Вы успели изучить его вчерашние повадки и хитрости, возможно, уже завтра вся Ваша уверенность обратится в прах. А возможно, это произойдет уже сегодня.

Бар. Передо мной стоит пустой бокал, отражающий цветные переливы неоновой лампы. Одна из стен этого заведения полностью прозрачна, и мне удалось занять место как раз напротив. Полбокала назад зашло солнце, и небо покрылось клочками сахарной ваты с ароматизатором, судя по оттенку, клубники.

Люблю бары. Это идеальный зал ожидания при вокзале. Даже если ты никуда не едешь, а всего лишь ходишь кругами. Иногда здесь даже удается на минуту поймать то самое дыхание вечности. Набрать полные легкие воздуха прежде, чем с головой уйдешь в очередной закономерный круговорот событий.

Чувствую сейчас себя маленькой рыбкой, глядящей из аквариума.

Темнеет. Вот уже хорошо видны окна кафе напротив. Снующие люди, официанты, уборщики, семейства с игривыми ребятишками… и тот самый столик.

Странно это – смотреть со стороны, сквозь призму стекла и нескольких лет, на то самое окно, видом из которого я некогда делилась с неимоверно грустным незнакомцем в сером пиджаке. Так же странно вспоминать вдруг сейчас свою глупую подростковую реакцию. Сначала я приходила туда каждый день, настолько гнетущей была недосказанность той беседы. Потом во мне поселилось не менее ребяческое чувство обиды, и я стала всеми правдами и неправдами избегать не только той забегаловки, но и целого квартала вокруг нее.

Я слышала когда-то, что наиболее красноречиво человека характеризуют вопросы, которые он задает. Что ж, в таком случае моя характеристика после той встречи с трудом бы уместилась в десяток-другой нескромного объема томов. Пока собственные рефлексии после длительного и кропотливого редактирования не свелись к одному-единственному вопросительному знаку. А перед этим шедевром пунктуации – всего два слова. Так я выяснила, что в моменты редкого и сверхудачного стечения обстоятельств и в минуты поистине шекспировского трагизма стандартное человеческое существо способно только на один и тот же словесный оборот:

«ПОЧЕМУ Я?»

Вопрос, естественно, риторического характера и, кроме новой волны рефлексий, продолжения не предполагает. А последние, как известно, лучше всего изливать в каком-нибудь произведении, если повезет, искусства, или за определенную плату на кушетке в кабинете дипломированного психолога.

Второй вариант я отмела сразу. Что касается флирта с миром прекрасного…

Моя книга была закончена через четыре месяца после той беседы в кафе. Через год мне, наконец, удалось найти издательство, а еще через четыре месяца – увидеть первый печатный экземпляр.

А еще через полгода узнать, что книга не продается и, стало быть, я – провальный проект. По словам моего издателя-агента, с которым я только что была удостоена пятиминутной телефонной аудиенции, «не умею себя правильно позиционировать». Для писателя женского пола это означало, что на меня затруднительно было повесить яркий и звучный ярлычок, вроде:

– «нимфоманка»

– «эмансипированная»

– «вундеркинд-малолетка»

– «знаменитость, нежно перемывающая кости себе подобным».

Лучше всего, конечно, дерзкое сочетание всех вышеперечисленных. Ну, а если ты при этом еще и беженка из какой-нибудь воюющей или мусульманской страны, то это вообще джекпот. Словом, шансы выгодно или хоть как-то продаться у нас с моей книгой были ничтожно малы. А мое эго медленно сдувалось, словно надувной матрас, использованный в качестве подушечки для булавок…

Неплохо бы сейчас выпить еще чего-нибудь.

Тут возле меня как по волшебству возник официант, и прежде, чем я успела что-либо сообразить, ловко поставил передо мной услужливо откупоренную бутылку. Взгляд зацепился за каллиграфическое «red semisweet». Глаза было предательски заблестели хищным огоньком, но вмешавшийся разум придал им вопросительное выражение и приказал посмотреть на официанта.

– Это вам от того джентльмена, – поставленным голосом произнес официант и, откланявшись, зашагал в сторону кухни. В указанном направлении мне улыбался мужчина лет сорока пяти. Он жестом указал на пустеющий барный стул рядом с моим, я кивнула.

Одет посетитель был в темно-синие джинсы, классическую футболку со странным этническим принтом и джинсовую легкую куртку. Темные когда-то волосы украшала проседь, особенно эффектно бликующая, когда лампа над стойкой мерцала синим неоном.

Открытое лицо располагало к себе, хотя слегка театрально приподнятые брови и ироничная улыбка свидетельствовали о возможной доле цинизма в характере их обладателя.

– Еще вина? – спросил он, наполняя мой бокал.

«Не доверяй ему», – шепнула интуиция.

Кивнула обоим.

За окном окончательно стемнело, насколько это, конечно, возможно в мегаполисе, который по ночам жжет электричества столько же, сколько небольшая страна третьего мира за год.