Азад Амирбеков - Тео

– Ответной реакции в виде чиха нашего хозяина, – виновато ответил Тео.

– Правильно. Тогда почему ты опять бегаешь как угорелый?

– Но я люблю бегать, – оправдывался Тео.

– И ты, конечно же, не смазывал свои жгутики слизью?! Для чего это нужно делать? Напомни мне, пожалуйста.

– Для того, чтобы не раздражать слизистую носоглотки нашего хозяина.

– Совершенно верно. Ты всё знаешь, но делаешь по-своему. Почему?

– Слизь не даёт мне развить нужную мне скорость. Она тормозит мои движения.

– Тормозит – это правда, но неужели нельзя бегать немного помедленнее?! У нас, в носоглотке, соревнования не намечаются. Я их запретил.

– Я знаю. Но я хочу быть первым во всём.

– Серьёзный довод. Всё. Об этом потом поговорим. Сейчас вот что. Ты пока оставайся на месте и никуда не убегай. Запомни: не общайся со злостными бактериями. Они недолюбливают Верховный Центр микромира, а меня в первую очередь. Ты понял? Жди моего звонка. Я вытащу тебя оттуда.

– Да, я понял, отец.

– Бионтыч!

– Да, я здесь!

– Обеспечьте безопасность моему сыну.

– Хорошо.

– Всё. До связи.

– До связи, – ответили Тео и Темос вместе с дядей Бионтычем, который переживал, наверное, больше всех.

После разговора с Эшерихом, он сидел задумчивый и обеспокоенный грядущими событиями, которые невозможно было предсказать и отменить. Он хорошо знал и понимал, что Эшерих может устроить проверку в любом месте, куда бы его не направили. А тут ему на голову прилетел его неугомонный сын со своим другом. Старому микробу сейчас очень хотелось покоя в своей округе и хрустящих без усилителей вкуса лепестков перхоти хозяина Игната Захаровича, человека из богемы.

Сам Игнат Захарович тем временем в знак поддержки своего исключительного имиджа, а также друзей по цеху, стал частенько нюхать порошки с наркотическим эффектом. Образ жизни артиста давно подталкивал его сделать популярный и предсказуемый шаг. Тонкая творческая натура артиста долго искала себе отдушину и новых ярких впечатлений. И он наконец-то нашёл то, чего ему необъяснимо недоставало. Теперь он наклонился над столом и втянул в свои ноздри полосы с белым порошком. При этом он не забывал повторять вслух: «Три полоски для Золушки».

Когда великий Эшерих вернулся из командировки в носоглотку Игната Захаровича, то он увидел её засыпанную белым блестящим порошком. Он только недавно поговорил со своим сыном по телефону и хотел подготовить носоглотку к его возвращению. Весь музыкальный оркестр под руководством Аристарха Юрьевича находился в белом плену мельчайших частиц.

Господин Унисон, дирижёр оркестра классической музыки, стряхнул с себя белый порошок, постучал белковой дирижёрской палочкой по парапету и стал играть микрос – запрещённую музыку в микромире. Публика в лице уборщицы Хламидии Петровны восторженно хлопала в жгутики. Когда оркестр доиграл музыкальную композицию, Аристарх Юрьевич взялся за голову и присел на стул.

– Я уже за свою жизнь столько носоглоток поменял, но я всё равно не могу вспомнить, где мне давали свободно заниматься моей музыкой. Люди очень часто срывали мои выступления своими не поддающимися логике выходками. То им захочется среди ночи водки, горячего чаю и чего-нибудь ещё.

Его лицо выражало безысходность. Он говорил, но было видно, что его мысли сейчас находятся где-то далеко.

– А когда болеет наш хозяин, то от его лекарств я впадаю в сонное состояние. Эшерих, ты не знаешь, когда всё это закончится?

– Думаю, что чем чаще хозяин будет пропускать через себя все эти химические вещества, тем скорее придёт ему конец. Он уже стал на путь самоубийства, раз начал нюхать наркотики.

Эшерих взял с поверхности слизистой глотки немного белого порошка и попробовал на вкус.

– Думаю, нам всем нужно искать новое место для жилья. Наш старый хозяин приходит в полную негодность благодаря новому увлечению. Но прежде чем мы уйдём отсюда навеки, мне необходимо вернуть моего сына обратно сюда.

– А где он сейчас? – обеспокоенно спросил дирижёр оркестра.

– Он случайно оказался на поверхности ладони нашего хозяина.

– Ужас какой, бедный Тео! – воскликнула уборщица.

– Хламидия Петровна, возьмите себе ещё несколько помощников и срочно начинайте избавляться от этой белой гадости.

– Ох, и намело же, так намело! А куда будем девать всё это добро? Может обратно с ноздрей вниз: и нам меньше работы, и нашему хозяину не придётся умирать от передозировки.

– Нет, сбрасывать обратно нельзя никак, а то пострадаем ещё больше. Не простит нам такую наглость Игнат Захарович, да и сбрасывать такое количество порошка обратно вряд ли получится. Далековато. Поэтому сейчас мы все вместе переместим некоторое количество порошка в сторону глотки и сбросим в пищевод. Ну а там внизу наши работники сами утилизируют часть порошка. А другая часть, конечно же, попадёт внутрь организма. А в носовых проходах мы прочистим две дорожки для продвижения моего сына и его друга.

Эшерих призадумался, а потом спросил, все ли поняли его намерения.

– Я поняла. Я сейчас пойду и приглашу моих знакомых помочь мне, —ответила Хламидия Петровна.

– А я подключу свой оркестр для общественных работ. Они всё равно не могут играть в таком заснеженном белом мире. Да и физическая работа всем пойдёт на пользу, – воодушевлённо произнёс дирижёр.

– Тогда я пойду и позову сюда аварийные команды со своей спецтехникой, которая ускорит нашу пыльную работу. Не забудьте все надеть средства защиты от химических атак. Мне сообщили, что нашему хозяину выписали антибиотики, которые, как вам хорошо известно, могут принести массу неприятностей нашему брату. Посему требую от каждого из вас неукоснительно соблюдать все правила безопасности по время антибиотических атак. Я сегодня выступлю по нашему радио и сообщу всем жителям носоглотки о предстоящих мероприятиях. А теперь, пожалуйста, помогите очистить наш общий дом от этого белого мусора.

Дирижёр и уборщица мигом пошли искать подмогу для выполнения наиважнейшего на данный момент дела. Хламидия Петровна по дороге всё время повторяла: «Ну и намело! Это, конечно же, не зима, даже не ядерная зима, а это – наркотическая белая зима в наших широтах».

Уборщица когда-то обитала в глотке инженера по обслуживанию ядерных установок. Поэтому её сленг пестрел некоторыми словечками, свойственными работникам атомных станций. Она вообще любила слушать разговоры людей разных профессий, на которых она провела всю свою жизнь. Она на атомной станции получила большие дозы радиации, но выжила. Теперь она могла жить в самых несвойственных для её вида местах.

Она любила носоглотку. Здесь она себя чувствовала комфортно среди множества таких же мутировавших микроорганизмов, которые попадали сюда из разных мест. Контингент микробов в носоглотке менялся довольно часто. Встреча с новыми микробами давала надежду душевно молодой Хламидии найти себе спутника жизни.