Людмила Волынская - Дважды войдя в одну воду

Очевидно, все немудреные чувства были сейчас написаны у него на лице, так как Гном тотчас услужливо предложил:

– Не составишь мне компанию? Супец у меня сегодня классный получился, из мухоморов.

Пропустив мимо ушей глупую шутку, Андрей кивнул и достал из холодильника пол палки колбасы. Как-то так у них с Гномом повелось – принимать угощение со своим приложением. Им, постоянно занятым, тарелка супа по вечерам была как нельзя кстати, а бедному пенсионеру Гному не лишним был кусок колбасы или парочка котлет. Все привыкли к этому и воспринимали как должное.

Сев за стол, Андрей с тоской смотрел, как Гном бережно разливал по тарелкам суп, нарезал колбасу и хлеб. Настроение было такое, что кусок в горло не шел.

Едва утолив голод, он не выдержал и, кивнув в сторону своей комнаты, спросил:

– Игнат Ефремович, что там у моих стряслось?

Гном развел руками.

– Твоя мать из пустяка трагедию раздует. Было бы желание.

– Из чего в этот раз? – не сводя пытливого взгляда с Гнома, спросил Андрей.

Гном продолжал хлебать свой суп. Андрей молча ждал.

Наконец не выдержал и Гном.

– Чего ты от меня хочешь? – оглядываясь, тихо спросил он. – Я же не коврик, чтобы под вашей дверью торчать? Это старая ведьма Клавка все про всех знала. Что-то там отец невпопад сказал вчера, когда мать ужин готовила. А она, сам знаешь, на расправу быстрая, вот и угодила половником ему по лбу.

Но это объяснение показалось Андрею неубедительным. Он нутром чувствовал, что Гном чего-то недоговаривает, поэтому продолжал гипнотизировать его немигающим взглядом. Гном был явно не расположен к откровенности.

Андрей решил разговорить его сам.

– Скажите, вы о тетке моей слыхали?

Гном смешно вытянул шею.

– О Норе, что ли?

– Да, – с чувством нарастающей тревоги коротко ответил Андрей.

– Так, что мне слыхать? Они с Машей, мамкой твоей, выросли у меня на глазах. Я, помнится, называл одну Норкой, а другую Мышкой. Они всегда смеялись.

– А потом? – не отставал от Гнома Андрей.

– Уехала она потом. Ты суп-то ешь, не то остынет, – как обычно в таких случаях, Гном прикинулся дурачком.

– А дед с бабулей? – не унимался Андрей. – Они, значит, тоже здесь жили?

– А как же, – подрезая колбасу, кивнул Гном. – Но они тоже уехали в деревню к деду твоему. А комнату вам оставили.

– Странно как-то, – глядя в тарелку, продолжал Андрей, – все куда-то разъехались, а я до сих пор ничего не знаю.

– В жизни всяко бывает, – хлебая суп, кивал Гном. – Живешь с человеком, кажется – роднее него никого нет на белом свете. А потом разъезжаются кто куда, и приходится на старости лет с чужими людьми делить тарелку супа с колбасой…

– Игнат Ефремович, – перебил его расстроенный Андрей.

Тут он заметил открытое окно, под которым и находился тот злосчастный куст, за которым он сегодня подслушивал разговор отца с теткой. И слова, готовые было сорваться с губ, растворились в его сознании. Вместо них слетели с губ другие:

– Вы же видели нас сегодня, – не сводя с Гнома упрямого взгляда, спросил он и добавил, указывая кивком на открытое окно: – И все слышали?

– И видел, и слышал, – снова как ни в чем не бывало согласился Гном.

– Так что вы все вокруг да около, – смерив старика недовольным взглядом, словно камнем, бросил в него Андрей.

Старик даже поежился. Не так от слов, как от самого тона. Но Андрею было не до церемоний. Будучи уличенным в гаденьком поступке, в нем тотчас расправило иглы оскорбленное чувство собственного достоинства. Оно и понятно, кому понравится, когда под ним зашатается трон? Вот и пыталось оно теперь защищаться от посягательств хитрого старика. Но по-мужски пока не получалось, что еще больше расстроило Андрея.

– Сами-то вы, чем лучше меня? – исподлобья глядя на Гнома, по-детски обидчиво бросил он.

Гном только ухмыльнулся.

– Я и не обвиняю тебя ни в чем, – по-дружески похлопал он парня по плечу и добродушно добавил, – ты честный мальчик.

– С чего вы взяли? – все с той же детской непосредственностью продолжал Андрей.

– Другой бы на твоем месте юлить да оправдываться начал, а ты честно сказал.

– Что сказал? – растерялся Андрей.

– Признал, что твой поступок неважно попахивает, да и мой тоже, – рассмеялся Гном. – Но я, как видишь, ничего и не отрицаю. Такова уж человеческая натура.

– Не в этом дело, – перебил старика Андрей. Чувство собственного достоинства, восстановив свое пошатнувшееся положение, спрятало иглы и снова стало белым и пушистым. – В чем мои виноваты перед теткой этой?

Веселая маска вмиг слетела с морщинистого лица, взгляд его наполнился тоской. Не спешил он отвечать Андрею, но, видя, что для парня это отнюдь не праздный вопрос, развел руками.

– Виновата жизнь, пожалуй. Иногда она ставит перед людьми неразрешимые задачи, а потом их же за это и наказывает.

– Вы так и не ответили, – видя, что старик, как обычно в щекотливой ситуации, ударился в раздумье, продолжал настаивать Андрей.

Задумался Гном. Крепко задумался. Андрею даже показалось, что он уж совсем позабыл о нем, но тут он поднял слезящиеся, словно выцветшие от времени глаза и решительно сказал:

– А знаешь, я, пожалуй, расскажу тебе, иначе правды ты так никогда и не добьешься.

Он встал из-за стола и, убрав посуду, поманил Андрея рукой к открытому окну. Андрей уселся на подоконнике и, пока Гном прикуривал сигарету, смотрел на освещенные окна в соседних домах. Снаружи доносилась приятная свежесть и аромат жасмина. На черном бархате неба подрагивало золото далеких звезд. Андрею впервые за весь день стало на душе спокойно. Свежий ветер обвевал лицо, увлекая его воображение за границы этого двора в неведомые города и страны. Еще недавно кажущиеся огромными, его собственные проблемы вдруг утратили свою значимость, поблекли на фоне огромного мира. Прикрыв глаза, он сидел бы так неизвестно сколько, если бы не Гном.

– Раз уж Нора здесь объявилась, – продолжил он, с удовольствием затягиваясь сигаретой, – теперь покоя не жди. Она не отступится, пока своего не добьется. А у каждого из них своя правда.

Гном, очевидно, также очарованный вечерней красотой, замер рядом с Андреем. Андрей впервые с удивлением обнаружил, что острота восприятия окружающего мира удваивается, если рядом просто хороший человек. Наконец, докурив, Гном высморкался в мятый носовой платок. Протерев слезящиеся глаза, он спрятал платок в карман засаленной жилетки и продолжил:

– Нора лет на пять старше твоей матери, если не ошибаюсь, или около того. Знаешь, как в жизни бывает, младшие обычно завидуют старшим. Да Нора и бойчее была, и задиристее. С норовом девка, одно слово. А мать твоя и вправду была как мышка – тихая, незаметная. Нора с Кириллом, отцом твоим, долго встречались. А когда сосед их Павел Викторович слег, поженились. Как он помер, так им комнату-то его и дали. Потом Василий Тихонович и Анна Петровна, дед с бабкой твои, решили в деревню поближе к дедовой родне переехать. Ведьма эта, Клавка, хоть и язва, но в жизни толк знала. Она-то первая им и сказала, что сперва младшую замуж надо выдать, иначе от переездов этих одна беда получится. И как в воду глядела. Все над ее словами тогда посмеялись, а когда беда случилась, так ее же во всем и обвинили, будто она им наколдовала чего-то. Не зря говорят – два соловья на одной ветке не поют, – вздохнул Гном. – Где-то с полгода жили они так втроем. Вроде мирно жили. Всегда вместе, как одна семья. Кирилл с Норой работали уже, а Маша училась в медучилище. А потом непонятки у них начались. То одна плачет, то другая. Кирилл мрачнее тучи ходит. И вдруг как гром среди ясного неба – выясняется, что Маша ждет ребенка от Кирилла. Соседи тогда на Машу косо смотрели, а Нору жалели. Но, жалей не жалей, а чужое дело – сторона. Перераспределили девчата между собой мужа. По закону. А как по совести им было дальше жить? Нора отделилась, замкнулась в себе, даже с соседями перестала разговаривать. Ее и не трогали. К тому времени, когда ты родился, о старых делах успели подзабыть. За тебя все больше переживали. А пришла беда, откуда не ждали. Мамка твоя попала в больницу с тяжелым отравлением какими-то химикатами. Бабка с дедом приехали, тебя забрали. Кто первый на подозрении? Нора, будто каменная стала. Как-то дело замяли, но после этого Нора сразу же уехала, и до сих пор о ней никто ничего не слыхал. Анна Петровна и Василий Тихонович тоже с тех пор сюда – ни ногой. Соседи между собой по-разному судачили. Одни жалели Машу, а другие говорили – раз уж она мужа у сестры увести не побоялась, так и это могла запросто подстроить, чтобы от сестры раз и навсегда избавиться. Маша, видно, рассчитывала, что комната за ними останется. А вселили Дусю Нечаеву. Здесь отдельная история началась, – закончил Гном.