Вячеслав Харченко - Сталинский дворик

Я представил этих Мигелей и Лолит с автоматами. Картина была неважнецкая. Тем более что латиносы сели на соседнюю лавочку и стали пить из горла кефир, передавая пакет друг другу, а один из них стрельнул у меня сигарету, хотя мог бы сам купить сигареты в «Пятерочке».

Рядом в ларьке таджики жарили курицу, армянин Ашот торговал персиками, на крыльце азербайджанской парикмахерской стояла Алия и звала меня на стрижку, прошел электрик Сережа с Донбасса, недавно появившийся в жэке, таща через плечо хобот медного кабеля.

Латиносы допили кефир, докурили мою сигарету и пошли в сторону торгового комплекса «Москва». МЧС прислало эсэмэску об урагане, который якобы шел, но было ясно и свежо.

За окном закат, сочное ленивое солнце алым языком заползает за горизонт. В это время люблю выйти во двор и посидеть на лавочке, тем более скоро осень и двор опустеет.

Анна Михайловна, владелица одиннадцати пекинесов, подходит ко мне и садится рядом на лавочку. На ее левой руке небольшой шрамик, еле заметный из-под короткого рукава цветастого платьица.

– Вот, – говорит она, – дворничиха врет, – и тыкает пальцем в Любовь Платоновну, подметающую пластмассовой метлой двор.

– Что, – спрашиваю, – у нее на самом деле не хризантемы, а орхидеи?

– Она мужа не случайно убила, а специально.

Я представил Любовь Платоновну в маске киллера, с пистолетом с глушителем. Она заходит в свою квартиру поздно вечером, когда муж, грузный, лысый и усталый, пришел с работы с литейно-механического завода домой, выпил сто граммов водки «Праздничная», съел тарелку пунцового борща с чесночной пампушкой, поставил «Владимирский централ» Круга и уснул перед телевизором на футбольной трансляции «Спартак» – «Динамо».

Любовь Платоновна тихо входит в гостиную, она склоняется над мужем, одинокая капля пота сползает по ее виску и падает на деревянный крашеный пол, она долго думает: пристрелить ли мужа из пистолета, задушить ли гитарной струной или прибить сковородкой? На ее лице написаны сомнения.

С одной стороны, оставить дочь без кормильца – это преступление, а с другой стороны, избавить двор от песен Круга – ее заветное желание. Сама она предпочитает Рахманинова и Шнитке. Любовь Платоновна ходила в детстве в музыкальную школу, и ее скрипка до сих пор пылится где-то на антресолях.

Мои размышления прерывает Анна Михайловна. Она достает из розовой дамской сумочки ментоловый «Вог» и пускает синий дымок в предзакатное небо.

Если честно, мне неинтересно слушать, как и зачем Любовь Платоновна убила своего мужа. Я даже сомневаюсь в том, что мне жаль мужа дворничихи, а не дворничиху. Мне нравится, как она убирает двор и ухаживает за цветами, как подкармливает объедками дворовую кошку Лизку, мне нравятся ее футуристические наряды, которые она приобретает в секонд-хэндах. Мне нравится выросшая дочь Любови Платоновны, которая приезжает к ней по выходным из Подмосковья и привозит с грядок огурцы, помидоры, морковь и лук. Мне нравится, что выросшая дочь никогда не напоминает Любови Платоновне об ушедшем муже, и мне кажется, что при таких обстоятельствах ничего преднамеренного произойти не могло.

Ее муж наверняка, как лидер группы «Зоопарк» Майк Науменко, поскользнулся на мокром кафеле, принимая ванну, и неудачно ударился, а «скорая помощь», которую немедленно вызвала Любовь Платоновна, примчалась слишком поздно и не смогла его спасти.

Любовь Платоновну осудили за мокрые полы и неосторожное убийство и дали восемь лет, но она даже в тюрьме носила годичный траур по мужу, как полагается настоящей христианке.

Я встаю с лавочки и бреду домой, тем более уже стемнело. Включили фонари, залившие ровным белым светом двор и окрестности. Мне кажется, что мир моего двора полон тайн, загадок и сумрака, и если долго вглядываться в его темные раскосые глаза окон и подъездов, то можно повстречаться с демонами и ангелами.

По улице Судакова со скоростью аристотелевской Мантикоры бежит владелец ночного магазинчика Ашот, у которого я покупаю дешевые сигареты «Донской табак». Он гонится за электриком нашего жэка Семенычем, которому уже два месяца задерживают зарплату. По крайней мере, так он говорил мне на лестничной клетке, когда мы курили и обсуждали моральный кантовский императив. Семеныч с Кантом скорее соглашался, я же, как человек творческий, к моральным аспектам отношусь осторожно. Я напоминал ему и о Маяковском с Лилей и Осей, и о Цветаевой с Парнок, но Семеныч был непреклонен, отчего вызывал у меня чувство зависти и уважения.

Ашот бежал и кричал: «Сука!», – а Семеныч разбрасывал во все стороны зубную пасту, мыло «Дегтярное», шампунь «Лесной» и бритвенные лезвия «Жилет Матч 3».

Я не собирался ловить Семеныча, хотя Ашот частенько давал мне в долг горячий хлеб, гречку и табак, а иногда и пиво. Водку в долг не давал.

Семеныч бежал как Борзаковский, ноги его легко приподнимались над землей, потом парили, потом радостно и легко опускались на землю для следующего прыжка.

Ашот стремительно семенил, и казалось, что Ашот – это маленький кучерявый пудель, а Семеныч – брошенная ему злобной хозяйкой палка судьбы.

Рядом со мной на остановке 74-го троллейбуса сидели две старушки, ребенок пяти лет и участковый нашего двора Александр Петрович. При жаре в тридцать градусов и повышенной влажности он снял широкую синюю фуражку, пил «Саяны» и вытирал со лба пот огромным фиолетовым чистым платком.

Судя по всему, он ждал, пока Семеныч все выкинет и отдаст самостоятельно, потому что, во-первых, участковый не верит в показатели раскрываемости преступлений, а во-вторых, в каком-то роде является буддистом и считает, что злонамеренное вмешательство в естественный ход событий может привести к непредвиденным вселенским катастрофам.

Когда Семеныч выбросил все, что по какой-то необычайной случайности взял у Ашота, и скрылся во дворе дома № 23 по проспекту 40 лет Октября, Александр Петрович допил «Саяны», надел фуражку и пошел помогать Ашоту собирать все, что выбросил электрик на землю.

Ашот, увидев помощника и взяв из рук участкового зубную пасту и шампунь, устало произнес:

– Сука же.

Александр Петрович, внимательно посмотрев на Ашота, потом оглядев всю улицу Судакова, серое небо с нависшими тяжелыми тучами и бабушек, сидевших на остановке, произнес:

– Дождя бы, месяц не было дождя, на даче все сгорит.

Одна из старушек, услышав что-то про дачу, взглянула в сторону участкового и Ашота и сказала, что у нее дача под Куровским и на ней растут помидоры и огурцы в теплицах, картошка, яблони, вишни, облепиха и орех, а кабачки и так лезут как тараканы, их даже поливать не надо.