Александр Куприянов - О! Как ты дерзок, Автандил!

Со стороны можно было подумать, что поджарый и стройный и действительно еще достаточно молодой человек, правда, с седыми висками, уговаривает сам себя что-то сделать и заранее оправдывается перед окружающими его людьми за нечто проделанное им.

Но вокруг – и на дворе, у вольера, и в самом вольере – не было ни души. Получалось, что все он говорил для себя и для своей собаки, которую собирался убить.

«Зачем я себя уговариваю», – подумал Дими.

И еще он вдруг вспомнил о том, что матерые уголовники, перед тем как выстрелить из пистолета в человека или нанести ему удар ножом, сознательно распаляют себя, чтобы легче, с необходимым в таких случаях куражом совершить убийство. Он про это читал в какой-то книге или видел в кино. И уже почти забыл о поразившем его тогда факте. А сейчас вот почему-то вспомнил.

Он также вспомнил, что эскимосы и чукчи в северных поселках, где ему довелось работать, разведывая нефть, самым большим человеческим грехом считают убийство собаки.

Почему-то все это сейчас вспомнилось.

Адель уже сидела, строго и тревожно вглядываясь в лицо хозяина и прислушиваясь к его словам.

Димичел передернул затвор, загоняя патрон в ствол карабина, и вскинул оружие к плечу, широко расставляя ноги, чтобы приобрести необходимую в таких случаях устойчивость для стрельбы.

В следующий момент Дими содрогнулся. Он почувствовал, как холодные струйки пота поползли по его спине.

Адель, сидящая метрах в десяти от хозяина, в самом дальнем углу вольера, распласталась на брюхе. И медленно поползла к ногам Димичела.

Было видно, как подрагивала черно-палевая шерсть на ее холке. Задние лапы Адели волочились по доскам. Она скулила даже не жалостливо, а как-то по-детски, словно всхлипывала, и ползла с помощью передних лап, низко опустив голову и в то же время стараясь глазами поймать взгляд человека, который собирался стрелять в нее. Когти передних лап царапали доски, и если бы не когти, то возникало бы полное ощущение, что к ногам Димичела ползет человек. И даже не человек, а скорее подросток. И он просит пощады.

Адель просила хозяина не убивать ее. Адель просила пощады.

Тяжелый спазм, какой-то комок или сгусток горячего воздуха, а может, оборвавшиеся нервы, подкатил к горлу Димичела. Он явственно ощутил во рту запах крови. И он опустил карабин. Дими вспомнил, как Адель любила его и какой верной она была собакой. Он просто не мог не вспомнить. А может быть, он думал об этом постоянно, пока собирался убить ее.

Неужели воспоминания о прошлом действительно расслабляют волю человека?

Управляющий рассказывал ему, что Адель начинала скулить и взвизгивать, и метаться по вольеру, когда Димичел возвращался из города на своем «лендровере». Она могла распознать звук дизельного двигателя его автомобиля за добрых два десятка километров. А может, она просто чувствовала приближение хозяина по каким-то другим признакам, например по запаху. Говорят, что собаки обладают таким предчувствием. Адель лаяла, прыгала на сетку, ее выпускали из вольера, и она садилась у ворот, и ждала столько, сколько было нужно для того, чтобы хозяин вернулся домой.

Если Димичел уезжал надолго, то первые два дня собака отказывалась принимать пищу. Она лежала часами, уронив голову на лапы и не обращая внимания на суету людей вокруг. Наконец Адель выпускали из вольера, и она тут же поднималась на второй этаж, в кабинет Дими. Она находила его свитер, рубашку или брюки, в конце концов, ее устраивали даже его домашние мягкие туфли. Она ложилась рядом и грозным рыком предупреждала каждого, кто пытался отобрать у нее вещь или сманить вниз, на кормежку. Наконец она успокаивалась, начинала есть и гулять по участку, но за сутки до возвращения Димичела вновь садилась у ворот.

Самой большой наградой для собаки был момент, когда хозяин пускал ее в свою спальню. Адель никогда не прыгала на постель, но устраивалась на коврике у кровати, обязательно – в ногах. Так она охраняла сон Дими. В любое время, ночью ли, ранним утром, когда он просыпался и вставал, Адель вскакивала и замирала статуэткой, и внимательно, одними глазами, следила за каждым жестом и движением Дими, готовая выполнить любое его пожелание, а не только приказ.

Когда Катрин, любимая Димичела, оставалась на ночь в доме, хозяин выпроваживал собаку из спальни. Она почти не ревновала его к красивой женщине с распущенными черными волосами. Но всегда ложилась у закрытых дверей, с обратной стороны, и уже никто не мог потревожить покой хозяина и его женщины. Если Катрин начинала постанывать и кричать, а такое с ней, конечно же, случалось, собака настораживалась и удваивала свою бдительность, словно понимала, что в такие моменты и подавно никто не может приблизиться к спальне. Сама Адель уже познала материнство. Своих первых трех щенков она принесла весной прошлого года, и теперь они стали собаками-подростками, и жили у надежных людей.

Воспоминания достаточно быстро промелькнули в сознании Дими. Он окончательно понял, что не сможет убить свою собаку. Он вспомнил еще и о том, как она спасла его, провалившегося под весенний лед, на протоке Кантор.

Димичел опустил карабин и протянул руку к голове Адели. Он хотел, в знак примирения, погладить ее. Но жест оказался неловким – резким и угрожающим. Собака его движение поняла по-своему.

Адель вскинулась на задние лапы и сделала прыжок, зависнув над Димичелом. Он понял, что сейчас собака собьет его с ног и растерзает.

Интуитивно он отшатнулся назад, неловко пристукнув прикладом карабина о дощатый пол вольера. Раздался выстрел. Карабин стоял у ноги Димичела почти вертикально, а перевести его на предохранитель он просто не успел. Или не догадался. Боек сработал. При лучшем исходе, пуля могла попасть в живот собаки, но она размозжила ей голову. Осколки костей, кровь и вышибленные мозги забрызгали стенку вольера. Капли крови и мозга запачкали также полы его новой куртки. Димичела замутило, как же так – я ведь не убивал ее, почему карабин выстрелил… Спазм готов был вырваться из горла, он, пятясь задом и с ужасом глядя на поверженное тело собаки, выскочил из вольера. И уже бежали на звук выстрела старик-садовник и управляющий.

У старика-садовника тряслись губы. Он дружил с Аделью. Они каждый день устраивали шутливую возню на газонах, нападая друг на друга.

– Вы что же себе позволяете, – сказал садовник, глядя на кровавую лужу, расползающуюся по полу вольера, и на распластанное тело собаки. – У него тряслись уже и руки, когда он открывал дверь вольера. – Вы думаете, что вам позволено все, вам позволено убивать собак на глазах у людей, – приговаривал садовник, садясь на корточки перед Аделью, – а в следующий раз вы захотите пристрелить кого-нибудь другого…