Амаяк Тер-Абрамянц - Коктебельская галька. Рассказы

Я и сам не раз занимался подобными поисками и составил целую коллекцию из разноцветных камешков – длинную коробку набрал, среди которых был удивительный камень – снаружи серый, кем-то или чем-то разломанный, необыкновенно твёрдый, на изломе, полупрозрачный, с блеском, будто хранящий сгусток тумана – это явно был явно какой-то полудрагоценный камень, но как он назывался, я так и не смог узнать. А однажды я увидел прекрасный прозрачный зелёный камешек. Конечно, изумруда здесь быть не могло, но, возможно, это какой-то кристалл… или всё-таки бутылочное стёклышко? Но уж очень природно-гладкой была находка, и я её долго хранил в коллекции, не подвергая испытанию, теша себя иллюзией. Но стремление к правде оказалось сильнее, и в один из дней я, собравшись с духом, положил «изумруд» на каменную основу и легонько стукнул по нему гранитным камнем. «Изумруд» сразу же раскололся на две половинки, он оказался хорошо обточенным морем и галькой кусочком бутылочного стекла!

В те годы туристы только начинали посещать Коктебель, быстро ставший их настоящей Меккой. Лет через двадцать я вновь посетил это место, но той волшебной гальки уже не нашёл: то ли её выбрали люди, то ли засыпали песком с грубой галькой из других мест в стремлении улучшить пляж.

В Коктебеле случилось величайшее по тому времени для меня событие – я самостоятельно научился плавать! Сколько себя помню мальчишкой и отроком, страстно мечтал стать моряком, тем сильнее, чем дальше от моря наше семейство оказывалось волею судьбы – Семипалатинск, Луганск, подмосковный Подольск… А какой из тебя моряк, если ты не умеешь плавать? Первые два дня я бултыхался, надев резиновый круг, но быстро понял, что удерживая на воде, плавать красиво и быстро он не даёт. Ещё в поезде по дороге в Крым я изучал книжку – руководство по обучению плаванию, стили плавания – кролем, брассом, кролем на спине… Отбросив позорный резиновый круг, я начал тренироваться на мелководье, наблюдая, как мужчины входят в воду и плавают – как держат голову, проворачивается их корпус, работают руками и ногами, вдыхают и выдыхают… Я пытался подражать, уперев руки о дно работал ногами, делал пару гребков саженками и снова становился на дно, осмысляя свои ошибки… И вот на третий или четвёртый день моих экспериментов я неожиданно для себя проплыл сажёнками метра три! Инстинкт страха воды, свойственный не умеющим плавать, был преодолён! Каждый день я проплывал всё больше и больше и уже не боялся очутиться на глубине. В дальнейшем плавание в море стало одним из самых больших моих удовольствий в жизни. Я освоил все стили и чувствовал себя в воде совершенно свободно, мог плыть до сорока минут и более, сменяя стили и не утомляясь – брассом, на левом боку, на правом, на спине, периодически отдыхая, стоять… Единственное, что ограничивало моё пребывание в воде, охлаждение тела (я был худышкой). В общем, в этом событии мне мнился важный шаг к осуществлению моей мечты стать моряком. Мама моей мечты вовсе не разделяла, хотя и явно не выступала против, не без оснований считая её чем-то вроде преходящей детской болезни. Но она была тоже мечтательницей, только мечта у неё была иная. В пять лет она отдала меня в таллинскую консерваторию в класс скрипки. Ей мнились концертные залы Европы и России, свет люстр, золото лоджий и восторженные аплодисменты публики. В подобную мою судьбу она особенно уверовала после встречи с известным на всю страну оперным певцом Георгом Отсом. Случайно в соседнем классе, где проходил мой длинный и скучный скрипичный урок, репетировал Георг Отс, и наши занятия закончились одновременно. Случайно я очутился рядом с ним в коридоре. Великий Отс положил мне руку на голову и изрёк: «Эт-тот ма-альчик станет великим музыка-антом!» С тех пор скрипка на долгие годы стала проклятием моего детства, и до сих пор её тонкие звуки вызывают во мне дискомфорт, что-то вроде зубной боли.

И, конечно, не забыть тот волшебный вечер, когда мы с мамой, выйдя за пределы посёлка, шли по безлюдному песчаному пляжу в сторону Планерной горы. Солнце едва зашло за Кара-Даг, и море, тихо шумящее усталыми волнами, превратилось в мистерию нежных красок: сиреневая полоса сменялась золотисто-жёлтой, затем серебряной… Небо белело и слабо розовело, каждая клеточка организма была наполнена покоем и счастьем. Вдобавок мы дошли до невысокого травянистого холма, в котором я нашёл маленькую пещерку, куда входила рука. Пальцы нащупали какие-то плоские грани и острые края: камнем я выдолбил находку, и у меня в руке оказались несколько кристаллов горного хрусталя!

Дневник я аккуратно вёл четырнадцать дней: в дальнейшем впечатления стали повторяться. Мы наслаждались морем, солнцем, завтракали, купались, кушали украинский суп с галушками в кафешке на набережной, после обеда отдыхали в номере, читали, снова шли на пляж, вечером посещали летний кинотеатр, и именно тогда я посмотрел только что вышедший на экраны фильм «Деловые люди» с неподражаемыми Пляттом, Никулиным, Вицыным… Кто не помнит из моего поколния замечательной киноновеллы «Вождь краснокожих»?

В райской картине нашего отдыха в Коктебели всё же было маленькое тёмное пятнышко. И связано оно с «уголком Дурова». Как обычно, напротив клетки с Яшкой толпилась смеющаяся детвора, которую забавляла эта живая карикатура на человека, и только и слышалось: «Яшка! Яшка!» Смешной и добрый Яшка! Клетка была отгорожена от зрителей изгородью, за которую никто не заходил. А мне захотелось быть поближе к Яшке, я зашёл и на миг обернулся, торжествуя. И вдруг с изумлением почувствовал, как кто-то больно ухватил меня за кожу спины и стал тянуть, будто пытаясь вырвать клок. Это была маленькая цепкая ручка Яшки! В пещерках его глаз светились огоньки лютой ненависти. Я чуть не позвал на помощь и еле освободился, унося с собой чувство изумления и некоторой обиды, ведь я никому не делал зла, а значит, казался себе вполне достойным любви всех людей и всех животных!

Павлины же с каждым днём всё более и более теряли своё шикарное оперение, у иных вместо царственного хвоста оставалось всего несколько сиротливых длинных перьев и открывалась жалкая гузка, а на аллеях парка то и дело встречались мужики, довольно помахивающие выдранным длинным пером с золотым глазом – они их дарили своим дамам! Непроглядной южной ночью павлины из персидского далёка, будто жалуясь, громко кричали – «Мяу! Мяу!». Но это в дневник не вошло.

Десятки лет хранилась эта кожаная тетрадь и потерялась при переезде на другую квартиру, как обычно и теряются самые дорогие вещи и люди.

Когда наша семья окончательно осела в подмосковном дымном заводском Подольске, где я проучился в школе с 3-го по до последнего 10-го класса, на летние каникулы мама старалась меня вывозить на юг, к морю, укрепить моё здоровье: Коктебель, Феодосия, Анапа, Сочи… Отец оставался дома, и мы путешествовали с мамой вдвоём.