Галина Сафонова-Пирус - Дорога к родному дому. Рассказы

Поезд остановился. За окном вместо луны размыто засветились огни перрона и Дана кивнула на дверь:

– Может, снова выйдем?

И вышли. Прошлись, остановились над клумбой, от которой исходил тонкий пряный аромат каких-то невидимых нам цветов.

– Какой удивительный аромат! – Она глубоко вдохнула, закрыла глаза. – Не знаю, как у тебя, а у меня обоняние сильное и часто доставляет столько неприятных минут!.. когда чем-либо… а вот когда так, как сейчас… (Ещё раз вдохнула.) И Антон знает об этом, поэтому и дарит цветы… Ну да, он, мой муж, который тогда, на мосту… О нет, далеко не сразу мы… В тот вечер я призналась ему, что идти мне некуда… Нет, не всё рассказала, да он и не расспрашивал, а просто отвёл меня к матери и сказал: «Принимай, мама, новую квартирантку.» И я стала у неё жить… Нет, что ты! Жила квартиранткой, а с Антоном стали встречаться, ходить в кино… Да, потом всё же рассказала ему о Тольке, и знаешь, он еще чаще стал говорить мне что-то приятное о моей внешности, характере и даже привычках, а через полгода предложил «руку и сердце», сказав при этом: «Только давай еще немного подождём, хочу поднакопить денег и купить квартиру.» (Услышали объявление об отправлении поезда, направились к вагону.) Да, ты права, мой Антон разумный человек, но вот что меня последнее время мучило, возвращая в то самое прошлое, о котором я тебе уже говорила.

И снова сидим за столиком, но она пока молчит, словно заново обдумывая то, что хочет сказать.

– А мучило вот почему. (При скупом свете купе показалось, что глаза её стали совсем чёрными.) Ни-икак не находила ответа на вопросы, которые с некоторых пор стала себе задавать: ну почему так обречённо подчинялась Толе, почему так безропотно принимала его слова: ты некрасивая, ты глупая, тебя не будут любить, кому ты нужна такая… Почему? Может, ответишь?.. Да, да, может и родители не так воспитали… ага, слишком подавляли, было такое, а потом еще и Толька… (Она грустно улыбнулась, но выпрямилась, стряхнула улыбку.) И всё же, когда я выкрикнула ему: «Я себе нужна, себе!» поняла… вернее, не столько поняла, сколько почувствовала, что от всего этого могу стать безразличной не только к себе, но и ко всему, а это значило совсем потерять себя. И мой Антон тоже увидел это во мне, поэтому стал говорить совсем другие слова, чтобы поверила в себя. (Заглянула в стаканчики.) Так давай – по последнему глотку за то, чтобы… (Как же светло улыбнулась!) Чтобы с нами рядом всегда был хотя бы один человек, который поверит в мои… в твои силы и поможет выбраться из любой мучительной ситуации! Согласна?

– Да, конечно, моя лунная богиня. (Допили коньяк, взяли по дольке шоколада.) Рассказанное тобой очень интересно и будит размышления, которые… А, впрочем, хватит размышлений, пора спать. – Встала, взглянула в темноту окна: – Смотри! А луна-то стала еще ярче!

– Ой, и впрямь! – И снова та же улыбка. – Только жаль, что опять уплывает от нас.

– Вправо уплывает, – почему-то прозаично пояснила: – А значит, наш поезд поворачивает налево. – Но тут же спохватилась: – Ах, Дана-Данута, не огорчайся! Будет для тебя еще много лун таких же больших и ярких! А как же иначе… для богини луны?

P. S.

Через месяц она позвонила:

– Слушай… – и помолчала: – Вот, смотрю на такую же луну, как тогда, в поезде, и вспоминаю, как мы с тобой… И захотелось извиниться… А вот за что. Ты уж прости меня, что тогда вдруг выплеснула на тебя наболевшее… Да нет, не успокаивай, я знаю, как это бывает… Кстати, а луна и сейчас висит прямо передо мной, и такая красиво-загадочная!.. Так вот, вроде бы и стараешься не переживать за чужие беды, но зачастую они так входят в сердце, что потом… Согласна? Вот поэтому и прошу прощения, что эгоистично обременила тебя своим… тем, что не давало покоя. (Помолчала на том конце связи и почему-то я живо увидела её миную улыбку.) Но благодарю, что, выслушала, что почти освободила меня от того, что мешало жить.

И я, чтобы случайно не обронить неискренних слов, просто приняла её извинение, – значит оно ей необходимо! – ибо давно поняла: мы, люди, словно сообщающиеся сосуды, и если тот, кто рядом переполняется, то надо подставить… принять от человека какую-то часть того, что мешает ему жить, – пусть ему станет от этого хотя бы немного легче. Да и не только ему.

Прихожу сюда часто, и почти каждый раз… да нет, без «почти», а каждый раз не могу избавиться от чувства, что здесь, под старыми клёнами, соснами и липами я не одна, – кажется, что надо мной парят души тех, кто лежит… кто был расстрелян в этом месте при освобождении моего города в сорок третьем. И всегда стараюсь с минуту постоять у скромного обелиска из черного мрамора со скорбной маской, а иногда опустить и несколько цветков из нашего общего двора, квадратом раскинутого меж серых пятиэтажек. А еще в нескольких метрах от обелиска, на краю оврага «Верхний Судок», что примыкает к роще, возвышается тёмный гранитный крест, и когда красные закатные лучи подсвечивают его, то вспыхивает чувство… Нет, не понять и не передать словами этого мистического ощущения, а поэтому замолкаю. Но сегодня не пойду в рощу, а перейду в сквер, который как раз – напротив, и сквер этот разбит относительно недавно в память жертвам Чернобыля 9 9 26 апреля 1986 года разрушение четвёртого энергоблока Чернобыльской атомной электростанции, расположенной на территории Украинской ССР (ныне – Украина. Ах, Россия, Россия, как же много скорбных корней уходит в землю твоей памяти!

День солнечный, тёплый! Но уже оранжевые листья – на дорожках, да и клёны, липы рыжеют. Как же контрастируют их увядающие, но еще яркие уборы с изумрудом травы! Ляпота! Но мало кто видит эту красоту. А, впрочем, здесь всегда мало людей, только у памятника иногда кто-либо посиживает. Талантливый памятник этот треснувший земной Шар, тревожные мысли пробуждает… Может, и вон тот мужчина, сидящий напротив него, думает так же? Опустил голову, а рядом на скамейке – красные гвоздики и три розы… и все почему-то разные. Странно. И почему три? Ведь обычно принято приносить чётное количество, да и почему не возложил сразу? Но кажется, он смотрит на меня… и так упорно. Встал, шагнул навстречу:

– Ты?..

– Ой, – от неожиданности даже вздрогнула: – Антон?

– Ну, здравствуй, здравствуй. Как же давно не виделись! Но ты почти не изменилась. Всё такая же…

– Ладно, ладно, не надо комплиментов, лучше расскажи каким ветром тебя – к нам, в наш тихий край из шумной Москвы?

– Да вот… Пришел, чтобы вспомнить, поклониться…

И жестом пригласив сесть, взглянул на свои цветы, протянул к ним руку, но не прикоснулся.

– Ты как-то связан с этой трагедией? – кивнула на памятник.

Грустно улыбнулся: