Светлана Гамаюнова - Кто сможет вернуться

– Проблемная она у тебя, проблемная. Сколько сил было вложено в её воспитание? И вот благодарность, – просипела Обида.

– Как же трудно с ней, – вторила ей в ответ.

– Ей с тобой тоже трудно. Это понятно и естественно для её поколения. Ей нужно жить одной.

Желчь я готова была отрыгивать уже сама, так много ее выработала.

Птица Обида, мрачная и вонючая, похлопала крыльями, уронив несколько перьев. Наклонив голову, взглянула пустыми глазами на меня и осталась довольна увиденным.

Увеличилась в размере. Ей уже было тесно в квартире, такой большой она стала. Птица Обида сыто икнула, отрыгнув еще немного желчи. Захлопала крыльями, задевая стены, и вылетела сквозь оконное стекло. Она растаяла в ночи, оставив после себя больную разбережённую душу без капли доброты и нежности.

Я взяла тряпку и попыталась удалить пятно отрыжки, но оно не убиралось, так и осталось мерзкой кляксой на разъеденном паркете.

Горечь и боль. За что? За что такое отношение? Хотела, как лучше, а получила… Получила, что всегда получала от неё в ответ на что-то хорошее. Злость на дочку кипела не так уж и долго, я быстро переадресовала всё на себя. Привычка, почти инстинкт последних лет, винить, ненавидеть и жалеть себя одновременно, выработалась, как у собаки Павлова.

– Жалеешь? – прозвучал ехидный, насмешливый голос в голове.

Это отозвался мой собственный черный человек, мой собственный монстр и ангел, мой внутренний голос, моя неотъемлемая часть, убивающая и возрождающая, опора и камень преткновения одновременно. Он говорил со мной, а я ругалась и оправдывалась.

– Заткнись, хоть бы раз утешил, всегда только обвиняешь.

– Я не обвиняю, я ехидствую. Только ёрничая над собой, осмеивая всё святое, что есть в тебе, сможешь выжить. Иначе не получится. Сопли жевать будешь. Розовых надувных слонов создавать. Не твоё, сама знаешь. Сама писала:

Мне нужно всё осмеять,

Всё, что люблю, охаять,

чтобы душу не потерять

и мечты кусочек оставить.

Слезы подкатились к глазам.

– Поплачь, поплачь, кто сейчас верит в слезы? Ты стараешься, всю её жизнь стараешься. Ждешь благодарности? Знаешь, что не дождешься. Знала и всё равно ждала? Ждала? – пауза в нашем дурацком разговоре.

– Ну и дура, – вместо ответа постучал по лбу изнутри оппонент. – Что есть способность людей к предвидению? Предвидение – это не просто учёт суммы прошлых действий и их последствий, но и результат размышлений. Ты что, совсем соображать разучилась? Благодарности захотела? Или опять «надежда – мой компас земной»? Дура мечтательная.

И внутренний голос ехидно процитировал стих Ричи Реллика:

Ты пряталась от них в свои виденья,

Прикрыв рукою боль своей души.

– Не в виденья пряталась, а в фантазии, – огрызнулась я.

– Да, да, правильно, правильно, в фантазии и фэнтези. Просто по Фрейду. Ты же помнишь его гениальные слова: «Бегство в мир фантазий вызвано неуверенностью субъекта в своей способности любить».

Чтобы прервать нравоучения, отвернулась к окну в пустом ожидании чего-то.

И она прилетела. Она – птица Тоска.

Такая же огромная, как Обида, но не в черном, а в тусклом сером оперенье. Голова как у грифа с тонкой морщинистой шеей. Вместо крючковатого клюва – крючковатый нос. Ей скучно и противно на меня смотреть. У неё тоскливое старое лицо и ей явно хочется стукнуться головой о стенку.

– Ты глюк или явь? – поинтересовалась я.

Наверно, я сумасшедшая. Брежу.

– Ты не веришь, что я есть? – птица Тоска потерла лапой морщинку на лице.

– Верю и в тебя, и в Птицу Обиду, – кивнула я.

– Веришь – и хорошо. Значит, неважно, кто я – глюк или явь. Пока мы верим в то, что видим, мы психически здоровы и неопасны для себя и окружающих.

Одиночество и тоска. Мелькнула мысль: «Позвать бы друзей и попросить их об услуге типа: «постелите мне степь, занавесьте мне окна туманом, в изголовье повесьте упавшую с неба звезду» и другое всякое. Но не все могут, многие уехали далеко-предалеко: сестра, любимые подруги.

По трущобам земных широт

Рассовали нас как сирот.

(М. Цветаева)

Пусть не по трущобам, а по квартирам, другим странам, но разницы никакой.

– Птица Тоска, ты тоже старая. Тебя это не мучает?

– Меня всё мучает. И старость, и молодость, и умность, и глупость. Прости, и твоё нытьё сейчас надоело хуже горькой редьки. Старость ненавидят все. И мы сами, и люди вокруг нас. Японцы просто относили стариков на гору Нараяму и там бросали. Я не осуждаю их. Я, пожалуй, полечу. Тоскливо с тобой. Почитай на досуге Сэлинджера, может, что поймешь.

Передо мной упала его книга «Над пропастью во ржи».

Открыла и начала читать, чтобы отвлечься.

Молодой герой романа, эдакий юный недоумок, не совершивший в жизни ничего путного, тоже с отвращением смотрел на стариков, прятавших тощую, впалую грудь под халатом. Он удивлялся и злился от одной мысли о них. Злился, что они всё ещё хотят получать удовольствие от жизни, хоть и стоят одной ногой в могиле, ведь им под семьдесят и… Как смачно описывал он отвращение, брезгливость по отношению к ним, непонимание, зачем они живут. С омерзением смотрел на внешнюю атрибутику старости: тело, халат, дряхлость. Их запах, наверно, тоже ненавидел – запах лекарств и угасания.

Да, моя дочь ненавидит этот запах угасания. Да, это подходящий термин. Именно угасание. Это даже не запах плоти в прямом смысле, а дух. Его ведь тоже чувствуешь. Я угасаю, но не хочу в этом себе признаться. Борюсь, суечусь, работаю. Но все равно угасаю.

В черепушке опять зазвучал внутренний голос.

– Общайся с теми, кто такой же, как ты, ему не важно твоё угасание, а нужны твои знания. Запаха плоти нет. Дух, возраст. Для кого-то он непереносим, кто-то ищет более значимые вещи. У тебя достаточно молодых знакомых, которые с удовольствием с тобой общаются. Не напрягай никого, – резонно произнёс он.

– И детей? – грустно заикнулась я.

– Их в первую очередь. Не жди от них ничего. Они взрослые. Научись жить сама, без ожидания их посещений или помощи. Они ведь не просили, чтобы ты их рожала. У самой гормоны играли. Понимаешь меня?

– Умеешь найти аргумент.

Все эти птицы и внутренний голос довели меня до ирреальности, когда, кажется, всё становится возможным и естественным.

Я взяла и позвонила по номеру из странного письма.

Автоответчик произнес:

– Если вы согласны участвовать в эксперименте, нажмите один.

Я нажала. Дальше неживой девичий голос произнес:

– Если согласны прочитать инструкцию, нажмите два.

Я опять нажала.

– Если согласны участвовать в эксперименте прямо сейчас, нажмите четыре.

Я опять нажала и в почте появилась информация, что пришло новое письмо.