Дарья Боговина - Грани С…

Меня поразила ее хватка. Я поняла, что Таня – настоящий бультерьер в делах, если она вцепится во что-то, то будет держать до последнего и не отпустит. Она вызывала во мне уважение. Мы стали работать вместе. Сняли маленький офис и сидели там целыми днями, искали новых клиентов. Дела не шли. Она не сдавалась. Она могла не спать ночами, придумывая новые пути развития, рисуя сайты, делая смс-рассылки. Мы ходили по улицам холодными октябрьскими вечерами и рисовали на асфальте рекламу. И люди шли за ней. И это было прекрасно. А потом я узнала, что она живет с ней. Не просто живет. Спит, любит.

Как я отреагировала? Никак. Тогда, 10 лет назад, у меня просто не было никакого мнения на этот счет. Если честно, определенного мнения у меня нет и сейчас. В моей семье никогда не заводили подобных разговоров, и я не сталкивалась с проявлениями гомофобии своих друзей. Меня как-то так воспитала жизнь, что мне было абсолютно по фиг на то, кто с кем спит, если это была не я сама. Это то же самое, что у вас кто-то спросит: как ты относишься к тому, что Петрович из соседнего дома спит с продавщицей из «Пятерочки»? А вы такие: «А кто это? Я понятий не имею. Что значит, как я к этому отношусь? У меня что, своих проблем мало?». И вы не терзаете себя мыслями в плане: «Наверное, Петровичу плохо, очень сложно. А как это все у них? А что же дальше?» Да вам просто по фиг. Вот и мне. Таня тогда не была близким мне человеком, и мне было абсолютно всё равно на то, с кем она живет. Иногда я могла себе позволить диванно порассуждать на тему того, как живется лесби-сообществу в России, но мои рассуждения не выходили за рамки общих стереотипов.

Когда она плакала тогда, в офисе, у меня в голове была моя влюбленность и чужие слезы мне были ни к чему. Я всегда говорила, что у меня напрочь отсутствует ген жалости к людям. Я просто тупею, если передо мной кто-то плачет. Не могу подобрать слов, не могу сделать сочувствующее выражение лица. Мне кажется это все неестественным. Но то, что Таня была тогда такой беззащитной, поразило меня. Тогда я просто села рядом и, молча, слушала ее. Потом сходила за еще одной бутылкой. Она много рассказывала про нее. Про связь, про глаза. Про тот момент, когда как обухом по голове. Потом про прошлое.

Как так получилось, я не знаю. У меня очень много друзей, но лишь немногие знают мою историю. Почему я тогда все рассказала Даше? Господи, да мы, наверное, через год вообще забудем, как звали друг друга. Эффект случайного попутчика, что ли.

Я, конечно, дала тогда лишнего. Меня несло. Мне нужно было вывалить на кого-то свои мысли. Рассказала про изнасилование в 12 лет, уж не знаю, оно ли повлияло на мою дальнейшую жизнь или просто судьба. Рассказала про НЕЕ. Рассказывала сначала зло, сумбурно, не стесняясь в выражениях. Я буквально кипела изнутри. Мне нужно было освободить в себе злость. Поначалу мне даже показалось, что она сейчас убежит – такой испуганный был у нее взгляд. Но с течением моего рассказа злость постепенно уступала место сожалению и горю.

А она все слушала. Молча, не перебивая. Хоть бы вставила полслова. Успокоится бы попросила. Нет – только безумные глаза. А из меня все лилось и лилось. Как слушатель она была на тот момент самой плохой кандидатурой. Мне очень хотелось побыть одной в тот вечер, но, когда она пришла, я поняла, что даже рада видеть какого-то человека. Я боялась что-нибудь с собой сделать.

ОНА – мое все. Я берегла тот маленький мир, в котором мы жили, и старалась никого туда не впускать. Нас не учат с детства любить, никто не рассказывает нам о том, как вести себя в той или иной ситуации. Мы сами как слепые щенки пробиваем себе дорожку в жизнь под названием любовь. Иногда получается не очень хорошо, но это наша версия и нет никаких доказательств тому, что она неправильная. Мы все знаем эту тупую шутку про то, что без бумажки ты – какашка. Так вот, за свою жизнь я не видела ни одного бумажного огрызка, где было бы написано о том, что любовь должна быть такая и никакая иначе. Я люблю так как люблю, по-другому не умею, а значит для меня это и есть единственная правильная любовь. И ни одна живая душа не посмеет мне в этом перечить.

Мы спотыкаемся и идем дальше. Делаем ошибки, учимся на них. Но что делать, когда ты уже пришел в конец пути? Когда ты понимаешь, что тот человек – последний? Лучше не будет. Сильнее любить невозможно. Я буквально каждой клеткой ощущаю ЕЕ, сейчас, когда я ее ненавижу всеми клетками своей души, особенно сильно. Я чувствую ЕЕ всем телом. Даже, когда мы расходились на пару часов, я физически ощущала тоску по НЕЙ. Я не смогу это пережить.

Нас не учат с детства любить. Нам не рассказывают правила. Мы знаем какую-то идиому: «Свидания – Свадьба – Дети – Внуки». Это как точка отсчета, от которой все отталкиваются. Когда-то нам рассказали, что так и должно у всех быть, и мы стараемся подогнать себя под эту формулу. Очень часто, мы в нее не влезаем, и упорно отказываемся хоть на секунду задуматься о том, что от нее происходят все беды, несчастья, самоубийства на фоне любви. Мы взрослеем по-разному, оказываемся в разных компаниях, ситуациях и реакции на все это разные. Кто-то не хочет брака, или детей, но есть ФОРМУЛА, поэтому любое отклонение от нее мы считаем ненормальным.

Я никогда не думала, что есть ОДНА любовь. Как это? Вот была у меня любовь в 18 лет. Мы тогда были зелеными, любили русский рок, гулять под дождем, мечтали купить мотоцикл, уехать жить в Тай. А потом эта любовь закончилась. Почему? Потому что мы повзрослели, и стали по-разному смотреть на все эти вещи. Рок-концерты пахнут потом и паленой водкой, в Тае грязно и насекомые, гулять под дождем – привет простуды, а на мотоцикле холодно и лучше – надежный паркетник. И появляется другая Любовь. И вы с ней разделяете уже другие, более зрелые увлечения. Вот вы вместе записались на английский, ходите в кафе и бегаете по утрам. Потом вы взрослеете, и вместе с вами взрослеет понимание этой любви. Меняются люди, которых вы уже подгоняете под свою формулу. Не бывает одной любви. И это совсем не плохо. Любовь – это не черное и белое. Она многогранна. Она и серая, и розовая, и зеленая. Это мы понимаем, наверное, только с годами.

На следующий день у Тани был День рождения. Вчера я ушла домой поздно и долго думала про нее. Таня была тогда какой-то светлой, что ли. Я надеялась, что она ушла ночевать к маме и серьезно беспокоилась за нее.

Поэтому, когда я шла в тот день в наш офис, я свернула в магазин с открытками, шариками и прочим ненужным никому хламом. Мне хотелось ее подбодрить. Меня не покидало ощущение, что вчера я не сказала ей нужных слов – не нашла, и это меня беспокоило.

Денег у меня был с гулькин нос – я была вся в долгах, но наскребла, чертыхаясь, на несколько шариков и бутылку дешевого шампанского. Я зашла в офис со всем этим, сначала протолкнула в дверь шарики, потом появилась сама со словами: «А у кого это сегодня самый счастливый день?»