Надежда Белякова - Юркины дожди

Сначала старушки смущались, хотели переждать, пока молодежь из парка разойдется. Молодежи ведь совсем другая скорость на карусели нужна! Им чтоб с ветерком да с визгом. А старушкам – тихонько нужно, чтобы, закрыв глаза, вспоминать те деньки, когда с милыми своими катались – тоже с ветерком. Так что пришлось старушкам припоздниться дотемна, благо в тот вечер было полнолуние. Как увидели старушки, что расходится народ, чинно расселись по подвесным сиденьям карусели. Вроде как оседлали своих коней. И включила Любовь Серафимовна карусель, и закрутились они, как когда-то.

Да только увидела вдруг Любовь Серафимовна, что каждая из ее подружек не одна сидит, а милуется с погибшим своим солдатиком, не вернувшимся с войны. Так крутится и поскрипывает в майской ночи карусель. А на каждом сиденье-коне с поднятыми вверх передними копытами старушка с молоденьким новобранцем обнимается и надышаться радостью этой встречи не может. Вот и свиделись они с не вернувшимися с войны мужьями-женихами.

И как такую карусель остановить?! Как счастье такое нарушить?!

Понятно, что рука не поднимется! И потому терпеливо крутила и молча запускала Любовь Серафимовна карусель до самого рассвета. Только одна из ее одноклассниц – Клавдия Алексеевна, та, что уборщицей в милиции работала, – хоть и не могла оторваться от жениха своего, боялась, а ну как растает дымкой ее любимый и исчезнет счастье ее, но все же крикнула другим подружкам:

– Да что же это мы, подруженьки?! Радуемся своим милым, а Любаша-то карусель все крутит! Так она со своим Судариковым и не свидится? Надо бы и нам Любаше нашей подсобить!

– Да! Давайте и Любаше дадим покататься! Может, и она с мужем, как и мы, повидается?!

Стали прощаться с любимыми Любонькины подружки. А Любовь Серафимовна стала чуть замедлять движение карусели. Как замедлилось движение, растаяли солдатики. Одни сидят на карусельных конях старушки, слезы утирают. Слезли подружки с каруселей. Любовь Серафимовна Клавдии показала, где включать, как выключать карусель. Ведь Клавдия всегда серьезная была и сообразительная, потому ей и доверила управление.

Залезла и Любовь Серафимовна на карусель свою. И уж всматривается, не появился ли ее милый друг Сашенька. Но нет его… нет… и нет!

– Запусти-ка, Клавдия, карусель пошибче! – крикнула она подружке.

Клавдия прибавила скорость. И тут все ахнули! Появился, прямо из ниоткуда, и ее солдатик – Шурка Судариков! Сидит рядышком с нею, молодой новобранец. Кланяется каждой старушке. Ведь они одноклассницы его. Обнялись они с Любашей нежно и ласково. Тут Любовь Серафимовна крикнула подружкам:

– Давай, Клава! Еще пошибче запускай!

И Клавдия Алексеевна еще прибавила скорости. Что тут сделалось! Взлетела, точно ввинтилась в предрассветное небо карусель. И полетела ввысь. Услыхали подруженьки откуда-то с высоты радостный голос Любаши:

– Прощайте, подруженьки! Спасибо, милые! Не поминайте лихом!

И сколько ни всматривались, сколько ни вслушивались старушки, а никакого падения не было. Так и не вернулась на землю Любаша. Исчезла, улетела вместе со своей каруселью!

В милиции сразу дело завели. Тело искали, но все безрезультатно. А в милиции как: нет тела – нет дела! И дело закрыли.

Работающая уборщицей в местном отделении милиции Любашина подруга Клавдия Алексеевна после случившегося забрала из ее опустевшего дома, чтоб не пропали, фиалки. И тут стали вроде как «приветы» от нашей Любови Серафимовны «приходить». Клавдия все фиалки, а много их осталось, расставила по кабинетам в милиции, где работала. Она же уборщица! В каждый кабинет заходит! И в каждый кабинет, что начальника, что к следователям, по горшочку поставила. И они, как и при жизни Любови Серафимовны, всегда в росинках на лепестках были, как в блестках.

И стали все в милиции замечать диковинку! Что-то невероятное творилось с фиалками Любови Серафимовны! Всякий раз, когда вели в милиции следствие или допрос в тех кабинетах, где Клавдия Алексеевна Любашины фиалки на подоконники поставила, едва только соврет кто-нибудь из задержанных или подозреваемых – или неправду следователю говорит, или скрывает от следствия правду, – тотчас такое с фиалками делается, что и вообразить невозможно! Они начинают «плакать» от неправды. Да так, что подоконник весь заливает! И лужи по полу растекаются. Вот как помогали Любашины слезы, то есть фиалки. В наших местах про плачущие в милиции от неправды фиалки все знают. Но понятно, что в газетах не писали об этом.

Как напишешь, что «улучшились показатели по раскрываемости преступлений в нашем районе благодаря плачущим фиалкам старушки, улетевшей на каруселях в небеса»? Понятное дело, что тут своя политкорректность нужна!

Утром Чистого четверга на Страстной неделе в Ругачеве очередь в каждом продовольственном магазине. Людно, как в советские времена за колбасой или за посиневшим мясом. Все старушки с утра платочки на голову посвежее и поцветастее повязывают. Принарядятся – и в очередь за яйцами. Пообщаться после зимы и яички для раскраски взять. Чтобы освятить их на Пасху, красиво разложив на блюде или просто на большой тарелке по краям вокруг кулича в церкви. Сам кулич украсят церковной свечой или искусственной розой. Но цвет розы каждый выбирает «по вкусу». У кого красная, а у кого-то и желтая. Но главное, чтоб пышная! Красота – это у нас в Ругачеве святое!

Идут к открытию магазина. Большинство – женщины в годах, старушки-соседки. Дачники в это время редкость, конечно, если Пасха выпала «ранняя» – до Первомая. Все свои собираются, поздравляют друг дружку с тем, что перезимовали, с близкой Пасхой. И тут зашел в магазин новый сосед – племянник покойного пасечника Пахомыча – Леонид. Он переехал из Москвы на пасеку своего дядьки. И живет там вдвоем с женой Анной.

Все в основном покупают много яиц, чтобы раскрашивать их в Чистый четверг перед Пасхой. Чтобы хватило и есть, и яйца катать, когда придет время христосоваться. Поэтому продавщица Лариска с напарницей приветствовали собравшихся бабушек:

– Ну что, девицы-красавицы наши?! Ну, нарядные все! Как на дискотеку! А ну, не толпись, не толпись! Всем хватит! Запасли мы яиц! Всем хватит!

И, приступая к работе, Лариска, приветствовала старушек и сыпала своими смачными прибаутками:

– Ну, чисто как на Красной площади раньше, под 7 ноября, очередь в Мавзолей!

Последней в очереди оказалась припозднившаяся Машка, старушка за восемьдесят, соседка Леонида и Анны.

– О! Здрасьте, соседи дорогие! Да уж, к Чистому четвергу Страстной недели, когда полагается красить яйца, вот народ и толпится, – поприветствовала она стоящих перед нею в очереди Леонида и Анну. – За вами, значит, буду! Ничего, постоим!