Надежда Белякова - Юркины дожди

– Никогда больше не будет диктантов! Никогда больше я не буду сдавать алгебру! Никогда больше не… Ура!!! – От этого она взметнулась ввысь и полетела гораздо быстрее.

И тут она увидела, что в болоте увяз по грудь мужчина лет тридцати, красивый и явно не местный. Его медленно, но верно затягивала трясина. Мариночка подлетела к нему и бросила ему свой белый шарф. Она попыталась вытянуть его. Но… ее силенок явно не хватало.

– Девушка! Милая! Обвяжите шарф вокруг того пня! Я и сам постараюсь вылезти. Только бы не оборвался, – выкрикнул он.

Марина обвязала своим длинным шарфиком пень. Но пень оказался совсем трухлявым. И рассыпался. Марина с досадой выдохнула:

– О! Не удается.

Но все же спасло то, что свой длинный шарф она привязала к дереву, а конец, подлетев, отдала незнакомцу, одновременно вытягивая его в полете. Наконец ей удалось помочь ему. С удивлением для себя самой Марина обнаружила, что какие-то неведомые силы придавали ее полету незнакомой ей прежде крепости. Но то, что это силы радости, – это она ни с чем не могла перепутать.

И вот наконец-то спасенный ею мужчина, обессиленный, лежит на кочке, а рядом витает в белоснежном платье Марина, радуясь, что удалось спасти человека.

Отдышавшись, он произнес:

– Саша… Я – Саша! А я подумал, что раз ангел летит, значит, я уже… все!

– Да, какая беда с вами случилась. Но я не ангел! Я – Марина! Я иногда летаю. Но не всегда, только когда счастлива.

– Счастлива? Значит, мне просто повезло, что именно сегодня вы, Марина, счастливы! Отчего же вы счастливы?

– Так у меня же выпускной бал сегодня! Так хорошо! Но очень жарко на танцах. Вот я и слетала к ручью по воде побегать. Наши, весь класс, на речку пошли, а я полетела наперегонки и тут услышала, что вы на помощь зовете. Я полетела, а тут… вы.

Саша, изумленно разглядывая Марину, пробормотал:

– Счастлива! На танцах жарко. Прилетела по ручью к реке побегать. Марина! Да! Ну и места здесь! А у меня БМВ заглох. А ночь наступила. Безлюдно, пустая трасса, все машины исчезли. А я дом недавно в Диденеве купил. Места плохо знаю. Вот и пошел напрямки в деревню. И угодил в болото.

Утро, первое сладостное утро после свадьбы, в доме Саши было медово-тягучим. И за те несколько месяцев до их свадьбы он успел и сайдингом дом обить, и привести в порядок то, что было недоделано бывшими хозяевами до продажи дома.

Саша любовался спящей Мариночкой. Такой лучащейся от счастья. И вспоминал счастливые мгновения их с Мариной свадьбы. Перебирал их, как отдельные кадры счастья, и, рассуждая про себя, думал: «Хорошо, что все местные знают про Мариночкино летание. И все даже как-то обрадовались, когда она взлетела во время самой брачной церемонии. Такое чудо – парящая невеста! Она была так прекрасна, и все так обрадовались, словно так и надо. Хлопали в ладоши и радовались тому, как красиво она танцевала в воздухе. Как дети на новогодней елке радовались! Да! Ну и места – чудиков тут, похоже, много», – опустив голову на плечо спящей Марины, подумал он, засыпая.

Молодожены проснулись одновременно. Саша, лаская Марину, привлек ее к себе. Она, счастливая, тоже обняла его. Они слились в долгом поцелуе, но… неожиданно Мариночка, словно шелк, выскользнула из-под него и с виноватой улыбкой зависла под потолком прямо над ним.

– Ой! Прости, Сашенька, просто не знаю, как быть… Это от счастья… от счастья… Это, наверное, пройдет.

Возбужденный и расстроенный, Саша был не в силах скрыть досаду. Он взвыл, как раненый зверь. И сказал ей, встав на кровать ногами, поглаживая ее прекрасное стройное тело высоко поднятыми руками:

– Не хватало только, чтобы у тебя состояние души «от счастья» от нашей совместной жизни закончилось! Я твой муж! И я этого не допущу. Что ж, будем исправлять ошибки природы!

То же самое – «от счастья» – с Мариночкой повторилось и вечером, и утром другого дня. В момент близости она взлетала под потолок в дивной кружевной ночной рубашке, нелепым кружевным колом свисающей с потолка. Молодой муж хоть и смеялся, но досада и все нарастающий его страх перед ее взлетами в миг сладостных утех раздражали его все сильнее.

Эта ситуация повторялась и повторялась. Саша был очень огорчен и раздражен. Марина – смущена и расстроена.

Однажды, после очередной неудачной ночи любви, Саша поехал купить на «Строй-дворе» тяжелые железные цепи. Едва дождался ночи! Настораживающие звон, лязг и грохот металла в тиши спящего Ругачева озадачивали соседей. И заставляли только гадать о вкусовых пристрастиях этих странных москвичей. А ведь Саша был москвич. А значит, по местным, ругачевским меркам – уже странен. А тут еще такое вытворяет в медовый-то месяц! Гадали и шепотом делились опасениями: «Уж не извращенец ли он?»

По ночам Саша приковывал Мариночку тяжелыми цепями к железной кровати. И ласкал ее страстно и нежно в надежде, что уж теперь-то им удалось преодолеть этот недуг. Но увы! Не помогли ни цепи, ни маломерки-наручники для малолетних преступников. Ее тонкие, изящные запястья выскальзывали из них. И поднятые невольно взлетающей Мариночкой пудовые цепи с грохотом спадали с нее, сотрясая весь их новый дом. И Мариночка, воспарившая под потолок, извинялась перед любимым, как опоздавшая на урок школьница перед учительницей.

Тогда в спортивном магазине Саша купил тяжеленные гири, которые, надрываясь от натуги, загрузили ему в машину три грузчика. Но не помогло. Хотя следующей ночью он не только приковал Марину к железной кровати, но еще утяжелил оковы неподъемными гирями. Повторилась та же неприятность! Марина опять взлетела в самый трепетный момент.

Он не сдавался и опять и с еще более тяжелыми гирями приковывал ее к постели. Ласкал ее страстно и отчаянно, но… неожиданно для нее самой она опять взлетала. Саша опять взвыл от досады. Его лицо, перекошенное от горечи и неудовлетворенности, так испугало Марину, что она рухнула прямо на гири. И сильно ударилась. Вся покрылась синяками.

С того дня не то что слухи поползли по Ругачеву, а все открыто обсуждали эту беду, свалившуюся на Марину и Сашу. Причем Сашу подозревали в том, что он столичный извращенец. И это, к сожалению, почему-то особенно муссировалось всеми кому не лень в Ругачеве. А тут как раз и еще беда приключилась с Мариной и Сашей, после которой поползли уж совсем зловещие слухи.

А началось все с того, что среди ночи привез Саша Мариночку в одном ситцевом халатике в веселенький цветочек, наспех наброшенном прямо на голое тело… и с хлещущей из ее головы кровью притащил на руках в ругачевский травмпункт. Сильно была разбита голова у Мариночки, но, к счастью, обошлось без сотрясения мозга. Случилась эта беда потому, что, когда они решили залезть в погреб, чтобы там, заперев на засов крышку погреба… Ну, словом, понятно, что их туда загнало. Итак, залезли Марина с Сашей в погреб и заперли крышку. Марина села на прохладные ступеньки подвала. Саша, нежно целуя ее плечи, снял с нее халатик среди посверкивающих в потемках трехлитровых банок с законсервированными ее бабушкой для молодых огурчиками и помидорчиками, да так, чтобы на всю зиму хватило. Голова его кружилась от нежности и страсти, пряные запахи заготовок и влажный аромат близкой сырой земли, сплетаясь между собой, вместе с нежно-пьянящим запахом тепла ее тела, обволакивали их обоих туманом неги и тайны. Все это туманило и будоражило их обоих, как адский любовный напиток. Но тут… случилось же такое! Только он раздвинул ладонями, лаская, ее белеющие в потемках подвала атласные бедра, наслаждаясь едва уловимым запахом ее сладости и страсти, как она опять взлетела. Доски над ее головой разлетелись безумным фонтаном щепок, а взлетевшая Марина головой вдребезги разбила люстру. Да какую люстру! Богемского хрусталя, дворцовую, подаренную на свадьбу его мамой, то есть Мариночкиной свекровью! Люстра осыпалась сверкающими подвесками и хрустальным звоном. Саша, подпрыгивая по лесенке подвала, поспешил на помощь Марине.