Любовь Пименова - Вы не знаете, где ночуют чайки

Данилка проснулся от сопения и шороха. У кровати стоял Гай и нетерпеливо ожидал прогулки, держа поводок в зубах. Потом они бегали по площадке наперегонки. Потом Гай ел, урча, и расплескивал воду вокруг своей миски. И когда Данилка хватился Бимки – ее нигде не оказалось.

Наверное, она выполнила свою задачу и ушла к другому мальчику или другой девочке, чтобы научить их любить.

Однажды Алешина учительница принесла в класс небольшую прозрачную баночку и сказала, что внутри – гусеницы. Целых пять штук. И еще она сказала, что скоро их всех ждет маленькое чудо.

Все подошли к столу и стали по очереди смотреть сквозь прозрачное стекло внутрь банки, ахать и удивляться, какие гусенички маленькие и проворные. Алеша тоже взглянул, только не мог понять, что такого чудесного в этих крошечных черных шнурочках, которые извивались и переползали вверх и вниз. Ему только показалось, что черные глазки самой маленькой гусеницы блеснули – и она взглянула на него.

А маленькая гусеница, прилепившись животом к стенке ее дома – баночки, осматривала место, куда она попала вместе со своими сестричками. Через прозрачное стекло она видела больших великанов, показывающих на нее друг другу, видела глаза, рассматривающие ее. Снаружи доносились шум и смех – о, ей очень понравилось это новое местечко. Ей казалось, что и она нравится этим большим существам – и это было неудивительно, ведь она здесь самая прыткая и пригожая.

Прошло две-три недели. Гусеницы по-прежнему жили в своей банке. Внутри было тепло и весело. Еда была недалеко – нужно было лишь спуститься по стенке вниз. Дорога была недлинной, а вкусной еды много. И через некоторое время маленькая гусеница почувствовала, что она уже не такая маленькая и не такая прыткая. Из маленького юркого шнурочка она начала превращаться в толстенький продолговатый мохнатый клубок. То же самое происходило с ее сестрами. Но ей все так же нравилось все свободное время смотреть через прозрачные стенки баночки на чудесных существ с большими добрыми глазами.

Алеша любил каждый день приходить в свой класс, где он читал, рисовал и играл. А иногда спорил и даже ссорился. Но каждый день он не забывал подойти к прозрачной баночке – и понаблюдать за ее обитателями. С некоторых пор он стал замечать, что они двигаются все медленнее, долго висят на одном месте, становятся толще и мохнатее. Но ему по-прежнему казалось, что так же, как он внимательно разглядывает самую маленькую гусеницу, она, сверкая своими черными глазками, глядит на него.

Когда-то самая маленькая и прыткая, а теперь большая и неуклюжая гусеница начала чувствовать, что происходит что-то необычное – вокруг нее стало образовываться нечто, похожее на корку, закрывая ей глаза, потом все тело и, наконец, она заснула в своем новом доме-коконе. Так же сладко уснули в коконах ее сестрички.

И вот настал день! Непонятная сила разбудила когда-то маленькую, а потом толстую и неповоротливую, гусеницу и толкнула ее вперед. Пробив небольшое отверстие в плотном коконе, она стала выбираться из него. Это было трудно, но она напрягала все силы, чтобы оказаться снаружи и быстро вдохнуть воздуха. Больно цепляясь боками за внутренности кокона, она толкала свое тельце наружу и ура! – упала на дно большой коробки. Полежав минуту, отряхнулась и почувствовала, как что-то невиданное развернулось по обе стороны ее тельца – а это были два чудесных крыла.

– Что это? – спросила она, – Кто же я теперь? – Но ответить было некому.

И тут другие сестрички одна за одной стали выпадать на дно из своих домиков-коконов и после минутного отдыха развернули такие же прекрасные прозрачные разноцветные крылышки. Они взмахивали ими и начали сначала подпрыгивать, отталкиваясь от пола, а потом кружиться в танце. Это был их новый дом, где им предстояло немного подрасти и набраться сил. Маленькие бабочки уже знали, что очень скоро они полетят в большой цветущий мир.

А дети не могли налюбоваться на своих питомиц и подолгу стояли у домика, в котором поселились эти сказочно прекрасные создания. Вот оно и случилось, то чудо, про которое им говорила учительница.

Наступил день прощания.

На скамейке в школьном саду стояла коробка-домик с бабочками внутри. Дети знали, что пришло время отпустить их на волю. Алеше, как и всем, было немножко грустно – прощаться всегда грустно, даже с самыми маленькими существами.

Внутри домика тоже волновались: хрупкие крылышки трепетали от волнения и от прохладного воздуха.

– Что же нас ждет? Опять перемены? Почему так много воздуха, куда нам теперь?

Каждую бабочку учительница осторожно доставала из коробки и опускала на руку ребенка – бабочке нужно время приспособиться к новому миру, взять немножко тепла от маленькой руки и – взмахнув крылышками, полететь дальше, подняться над цветами и кустами – в новый и прекрасный мир.

Алеша ждал, что самая маленькая бабочка с самыми черными глазками достанется ему – так и случилось. Он держал ее на руке, а она, мелко-мелко перебирая своими крошечными ножками, передвинулась на указательный пальчик. Посидела немного, потом оттолкнулась, взмахнула крылышками и поднялась в воздух. Легкий порыв ветра оттолкнул ее от мальчика, но она справилась и сделала большой круг над его головой, прощаясь. И полетела. Над травой, над цветами, над детскими головками… А дети кричали вслед: «До свидания, бабочки!»

Когда у Гавриила Филипповича родилась седьмая дочь, он понял, что сына ему уже не дождаться. Мечтам о наследнике, помощнике и кормильце уже не суждено было исполниться, особенно если учесть, что и он и жена его, Анна Леонтьевна, по их понятиям, были уже староваты для нового пополнения в семействе. Ему было под сорок, жене тридцать пять, и оставшихся в живых четверых девок надо было и на ноги поставить, и замуж выдать, а нехватка рабочих рук уже давно решалась наемниками. Молодые батраки и за быками ходили, и пшеницу собирали, и на базар возили, контролируемые и подбадриваемые самим Гавриилом. А девчата росли под материным строгим, но любящим надзором. Простые огородные работы не мешали им гонять, поднимая пыль, с другими такими же хуторскими босоногими ровесницами, быть в няньках у своих младших сестер, а вечерами на завалинках слушать взрослые разговоры своих старших сестер или, что еще интереснее, – видеть, как уже невестящиеся старшенькие идут к Дону с милыми дружками, набросив на плечи шальки или, по холодному времени, гешки. И тихий ночной Дон легко нес волны свои и прохладу вдоль берегов, и доносил запахи свежести и покоя до всех куреней.