Борис Алексеев - Кожаные ризы

Памятуя о весенней дорожной распутице, я опечатал гараж, набил продуктами рюкзак и прыгнул поутру в переполненный автобус «Москва – Касимов» с единственным желанием отдышаться от городской зимы и побродить с авторучкой по живописным Мещерским перелескам. Да и хозяйство проверить – дело не лишнее. Мало ли что.

Километров за десять до городка Спас-Клепики (есенинские места!) водитель притормозил на пустынном дорожном пятачке у пробитого дробью указателя «Ханинская школа».

Махнув рукой исчезающему за поворотом фрагменту цивилизации, я с наслаждением вдохнул целебную мещерскую арому. «Хорошо-то как!» – шепнула душа.

«И правда хорошо! – ответил я, наблюдая, как сквозь верхушки корабельных сосен сверкает и рассыпается бенгальскими искрами апрельское полдневное солнце. – Чисто-то как, будто в раю!»

Гулкая тишина, подкрашенная первыми беззаботными трелями птиц, тончайшей акварелью «прописала» моё внезапное восхитительное одиночество.

Однако пора в путь. Мне предстояло трудное семикилометровое путешествие через три деревни и два коварных весенних болота. «Дорогу осилит идущий!» – воскликнул я и к вечеру, обходя циклопические дорожные лужи, добрался до родного пятистенка.

Оглядев хозяйство, я сел перекусить. Только нарезал хлебец и приготовился выпить рюмку чая, раздался стук в дверь и послышался вкрадчивый голос Сергея, моего соседа, одного из немногих зимующих жителей деревни Беляково:

– Борь, ты, что ль, приехал?

По осени, закрывая хозяйство, я передал ему дубликат ключей и попросил приглядеть за домом. Теперь же он, без сомнения, явился вернуть ключи в обмен на положенный за службу магарыч.

– Входь, Серёга, – ответствовал я.

– А то я гляжу, свет зажёгся. Никак Борис пожаловал, – пробормотал сосед, переступая порог.

Передо мной стоял молодой старик, выжженный изнутри дешёвой палёной водкой.

Как обыкновенна и незатейливо печальна судьба русского деревенского человека!

Так кулёк скомканной бумаги, брошенный на угли, поначалу дымится и не подаёт признаков горения. Но потом вдруг в одном или нескольких местах образуются тёмные пятна. Они растут. Поверхность бумаги быстро чернеет, будто погружается в кляксу. Наконец из чёрных проталин вырываются языки огня. Как огненные павлины, они распускают алые хвосты и безжалостно уничтожают «мать-бумажку», подарившую им мгновение жизни.

Таким выжженным фрагментом целлюлозы и предстал передо мной сорокалетний «старожил» окрестных мест, взрослый, будто задержавшийся в развитии, ребёнок Серёга.

Я редко наезжаю в деревню, но могу сказать точно: Серёга рос на моих глазах. Помню отменные добрые качества милого деревенского мальчугана. Помню, правда, и одно пугающее свойство его детской натуры – пристрастие к насаживанию червяка на рыболовный крючок. Насаживание неторопливое и глубокое.

– Здорово, Борь, – хрипнул сосед, облизывая пересохшие губы. – Ты эта, мне за пригляд-то налей. Чай, всю зиму исправно обходом ходил. Чё, дашь, што ль?

Я неторопливо оглядел горницу и заметил в одном из оконных проёмов чуть выдвинутую раму и разбитое стекло, а на кухонном столике – отсутствие электрочайника и плитки. Всё остальное на беглый взгляд было цело.

– Так, а это что? Глянь, Серёга, – я подвёл его к повреждённому окну. – Теперь смотри сюда, ни чайника, ни плитки. Что скажешь?

– Ёкэлэмэнэ, – забурчал тот, – это чё, блин, попал я?

– Точно, попал и выпивку не получишь.

– Я… я знаю кто! – Серёга опустился передо мной на колени. – Я з-знаю, разберусь, дай стопарь, помру же!..

Я улыбнулся. В его словах «я знаю кто» звучала чистая правда. Никто, кроме него самого, без ключей попасть в дом не мог, оконное же стекло, судя по расположению осколков, было разбито изнутри.

Пока я рассуждал о случившемся, Серёга, не вставая с колен, продолжал бормотать «найду-разберусь-узнаю…»

– Ладно, Серёга, – я наклонился и достал из рюкзака припасённую бутылку нормальной московской водки. Вскрыл печать и налил сто грамм.

– Всё понимаю, чайник и электроплитку пропил. Одного не пойму, зачем ты окно испортил? Хотел на залётного свалить, думал, не догадаюсь? Нехорошо, Серёга, мы ж соседи!

– Да я… не, не я… ну, в общем, прости, Борь! Не со зла…

Бедняга оправдывался, не опуская головы, и только коленями врастал всё ниже в пол, скользя по крашеным половицам. Я присел рядом, обнял его и подал стакан.

– Лечись, брат! То, что глаза не прячешь, – это хорошо. Да и чего, собственно, стыдиться? Ты ж не со зла. Поди, бес-дурачок попутал…

Сегодня ночью случились первые заморозки. Поутру я долго не мог подняться. Мёрз, кутался в одеяло и с опаской выглядывал в окошко, стараясь не слышать жалобное поскуливание собаки за дверью.

Минут через двадцать, отлежав последнюю меру, таки встал, накинул на плечи телогрейку, сунул ноги в приготовленные с вечера валенки и вышел на крыльцо.

Меня встретила Красота первого зимнего дня!

– Как вы долго! – улыбнулась Она, кокетливо поджав губки.

– Простите, Ваше Величество! – ответил я, взял собаку на поводок и побрёл к околице.

Всюду, насколько хватало глаз, от неряшливой старушки-осени не осталось и следа. Серебристая льдинка инея укрыла деревенское разнотравье, ещё вчера казавшееся кусками прелой нечёсаной шерсти. Околица, разбитая осенними ветрами и вызывавшая на протяжении последнего месяца «сезонное сострадание», предстала передо мной как огромная молчаливая зала старинного замка. Она походила на загадочное жилище, в прошлом весёлое и хлебосольное, а ныне покинутое владельцами.

Холодное раннее солнце неспешно скользило по небу, оплавляя верхушки корабельных сосен, будто старинные витражи европейской готики. Тысячи солнечных корпускул сверкали во мглистой тишине наступившего утра.

Массы сусального золота, потревоженные ветром, сползали с придорожных липовых крон и рассыпались на тысячи отдельных золотинок. Золотинки беспечно кружились в воздухе и тихо падали на землю. Перекатившись пару раз по спинам притихших сородичей, они мирно засыпали в обнимку друг с другом. До будущей метелицы…

Пёс, нагуляв аппетит, жался к ногам. Взволнованный, я вздохнул и повернул к дому.

По оранжевой полосе горизонта медленно ползла тяжёлая сизая туча. Вечерняя зарница в низких широтах, скажу я вам, – зрелище не для романтичных девиц. Воронка уходящего дня манит случайного путника. И никто не поручится в том, вернётся он к ночи невредимый или нет. Если вообще вернётся…

Вовчик придвинулся к Бо и запахнул полы штормовки, настывшей от долгого сидения на холодной земле.

– Ты их видишь? – спросил он товарища.