Борис Алексеев - Кожаные ризы

– Уж так прям и велел? – Лукерья ласково сощурила глаза и добавила: – Спи, Настенька, ещё ночь на дворе.

– А ты меня разбудишь? – допытывалась девочка.

– А как же, обязательно разбужу, ангел мой. Не уйдёт твой Лёшка без тебя. – Лукерья прикрыла острые девичьи плечики одеялом и на цыпочках вышла в сени. «Господи, помилуй нас, грешных, огради от всякого зла…» – нашёптывала старушка, всхлипывая от внезапно нахлынувшего на неё счастья.

Тем временем сквозь редеющий сумрак ночи прокрался первый лучик утреннего солнца. Старые ходики на стене пробили пять раз. Настенька спала глубоким сном Спящей красавицы. Лукерья чуток посидела у кроватки, поглядела на молочно-царственный румянец ланит юной принцессы и, вздохнув, легонько тронула Настю за плечо. К удивлению Лукерьи, Настя сразу открыла глаза. С полминуты она лежала неподвижно, не моргая. Потом широко улыбнулась и спросила:

– Уже пять?

– Пять, милая, пять, вставай! Поди, твой Лёшка уж за оконцем мается да две удилины за спиной прячет! – Лукерья нарочито весело тараторила, заметив, как смыкаются Настины глазки, не доспавшие целое утро.

Настя сладко потянулась.

– Да ты совсем большая! – ахнула Лукерья, глядя на растянувшуюся во всю кровать девочку. – Вставай, я тебе кашки заварила, молочка согрела.

– Бабушка, я потом! – Настя, как ветер, пронеслась мимо Лукерьи, наддавила плечиком старую, крашенную суриком дверь и выбежала на крыльцо.

Утро, будто студёная колодезная вода, брызнуло ей в лицо. Невдалеке, опершись на калитку, стоял Лёшка. Как только Настенька подбежала, он проворчал:

– А, проспала! Жди тебя тут всё утро!

– Неправда! – ответила Настя с вызовом. – Я давно встала. Это тебя не было!

– Ладно, пошли уж, – добродушно просопел мальчик, и дети вприпрыжку, обгоняя друг друга, побежали на пруд.

В заботах и восторженных впечатлениях незаметно пронеслись первые четыре дня деревенской жизни городской девочки Насти. На пятый пожаловали родители, о которых для полноты рассказа следует сказать пару слов.

Жена Степана Ольга работала гримёршей в одном из московских театров. Громоздким словом «театр» трудно назвать небольшую творческую группу актёров-выпускников курса, объединившихся в студию. Тем не менее студийный меценат старался, чтобы всё было «по-взрослому». Поэтому на четырнадцать лицедеев приходилось двадцать пять человек студийного персонала. В их числе два гримёра, одним из которых была Ольга. Постоянные разъезды труппы отрывали Олю от воспитания дочери. Воспитывал девочку Степан.

В Стёпе рано открылся пластический дар художника. Промыкавшись в сельской школе до девятого класса, он решительно бросил неторопливую деревенскую жизнь и, поскандалив с родным пятистенком, уехал в Москву. Работал разносчиком товара в ларьках, снимал где-то в Бирюлёво угол у бабки-процентщицы, а по вечерам ходил в какие только мог студии рисунка и живописи. Домой в деревню писал дежурные агитки, мол, всё хорошо, даже замечательно: сыт, одет, снимаю большую светлую комнату. Это была чистая неправда, но старики верили и, простив своего «блудного сына», утешались прочитанным. Домой Степан наезжал крайне редко. Для этого ему приходилось одалживать у товарищей не слишком заношенные вещи и деньги на подарки. Погостив пару дней, Степан, ссылаясь на дела, уезжал, зато потом целую неделю ел материнские пирожки и пил деревенскую простоквашу. В институт поступил легко. Экзамен по живописи прошёл с особой похвалой комиссии. Уважаемая комиссия не знала, что аттестат о среднем образовании Степан «оформил» на Арбате у какого-то ханыги.

Так он стал студентом одного из московских художественных институтов. На третьем курсе познакомился с лаборанткой по имени Оля, учившейся на параллельном потоке. Парень и девушка влюбились друг в друга и через год поженились. Степан к тому времени оставил случайные заработки, мирно простился с хозяйкой-процентщицей и переехал в комнату общежития института. Ещё через год родители Оли помогли молодожёнам с ипотекой.

Ничего не мешало появлению на свет нового человечка. И Настенька, взяв ситуацию в свои будущие ручки, как говорят, «не заставила себя ждать».

Ко времени нашего повествования Степан и Оля уже окончили институт. Оля вдохновенно работала в театральной студии. А Степану посчастливилось выполнить несколько заказных работ, заработать «кучу денег» и перекупить у одного старого художника хорошую светлую мастерскую, о которой много лет назад он пророчески писал своим доверчивым родителям.

– Мама! – истошно закричала Настя, увидев у калитки родителей с красивыми городскими пакетами, в которых, несомненно, лежали подарки. – Ура, мама приехала! – повторяла Настя, сбегая с крыльца.

Дед с бабкой поспешили накрывать стол и ставить самовар.

– Как я по вас соскучилась! – лепетала Настенька, вжимаясь то в отца, то в мать.

– Это за четыре-то дня? – усмехнулся Степан.

– Да, папа, знаешь, сколько мы тут с дедушкой прожили? И ещё с бабушкой!

– А мы за тобой приехали, – сказала Оля и внимательно посмотрела на дочь.

– Как за мной? Я же ещё…

Задуманный объём повествования не позволяет воспроизвести всё то, что намеревалась высказать родителям Настя. Давайте пожалеем читательское время и заглянем на час вперёд затянувшейся родственной беседы.

– Мама, я никуда не поеду – пожалуйста, не увозите меня!

– А как же подготовительные курсы в школу? Ты записана, мы деньги отдали… – как можно мягче обратился к дочери Степан.

В это самое мгновение в окне мелькнула взъерошенная голова Лёшки. Настя вежливо отставила недопитую чашку с молоком и выпорхнула из комнаты.

– Это они чего, за тобой приехали? – смущённо спросил Лёша, отводя глаза в сторону и не глядя на Настю.

– Лёша, домой! – послышался резкий, словно окрик совы, голос тётки Авдотьи…

Дети стояли по обе стороны калитки и глядели в небо. Чуть поодаль в махровых сумерках вечера можно было различить фигурки двух молоденьких ангелов. Взявшись за руки, они шли вдоль Никифоровой ограды. Ни разросшаяся крапива, ни торчавший сквозь штакетины приставучий репей не причиняли ангелочкам никакого вреда. Их едва распустившиеся клейкие крылышки отливали мягким изумрудом.

Ангелы остановились неподалёку от детей. Они с интересом вслушивались в молчаливый детский разговор и о чём-то грустно улыбались друг другу.

А дед Никифор попивал чай да поглядывал в окошко на седые пряди вечерней зарницы. Но разве мог подслеповатый старый человек различить первую взрослую печаль на глазах четырёх маленьких пришельцев из будущего?..

На зорьке выпал первый снег. Несколько часов подряд с неба валила плотная белая масса.