Виктор Свинаренко - Белуха. Выпуск №3

Мальчики встали и направились в указанную Шангиным сторону, вместе с ними пошла и девочка. Провожая их глазами, Пётр Иванович внимательно взглянул на Эркемея, оставшегося недвижимым.

– Хочет о чём-то спросить или просить, – подумал Шангин.

Старик поселился на правом берегу пруда у давно вдовевшей старухи Бурнашёвой. Старуха слыла знахаркой, но последнее время сама часто болела, и Эркемей снискал её расположение, показав знание трав и умение заговаривать боль. Помог Эркемей кое-кому из соседей и маленький домик Бурнашёвой вновь обрёл свою тайну и боязливую в народе славу.

Однако Эркемей понимал, всё это может быстро кончиться, стоит лишь церковникам заподозрить его в чернокнижии. Что прощалось рождённой в православии вдове, могли не простить вновь крещёному инородцу. А всё, потому что деньги и дары за лечение проходили мимо ненасытных попов. И хотя он в церковь ходил почти ежедневно, и свечки ставил, на это могли и не посмотреть. Вот и хотел Эркемей поступить на службу, заручиться поддержкой властей.

– Ваше превысокоблагородие. – Эркемей не знал, как надо обращаться к столь важному человеку, подошедшему к мальчикам, и добавил, на всякий случай, приставку превысоко, – позвольте обратиться.

– Ну что ж, пройдёмся. Зови меня Петром Ивановичем или господином Шангиным.

И они пошли по тропке вдоль берега пруда.

– Господин Шангин, канцелярии толмач не нужен? Или лекарь?

– Хм, – хмыкнул удивлённо Шангин, одновременно подумав, – толмач, а вслух спросив, – и что ты можешь?

– Я в Джунгарии в монастыре учился ремеслу врачевания, знаю язык алтайских племён, монгольский, немного китайский, разбираю тибетскую грамоту, русскую грамоту учу. Печатный текст разбираю свободно, а письменный пока плохо, и письмо плохо выходит, но я стараюсь.

– О врачевании в госпитале и думать забудь, нас епархия со свету сживёт. Скажет, что колдуна-язычника к такому господнему делу приставили.

– Я, господин Шангин, крещён.

– А вот к своему христианскому имени так и не привык, Эркемеем представляешься. Крещён это одно, а вот искусство твоё языческое и его не окрестишь, – и поразмыслив, – А вот толмачём… Толмачём это надо подумать. Приходи-ка завтра после полудня в канцелярию. Запишем тебя Пантелеймоном Эркемеевым. Постоянной работы для толмача в канцелярии нет, будешь выезжать летом с партиями, тогда и деньги будут платить. Запишем при канцелярии, а это, значит, будешь ты человек казённый, а не просто знахарь инородец.

– Есть у меня ещё дело, господин Шангин. Дело тайное. Я знаю, Федя и Стёпа говорили о разбойниках.

– Говорили, и ты знаешь, где они?

– Нет, но знаю, где они скоро будут.

– И где же?

– Скоро они придут в Барнаул за золотом и серебром.

– Серебряный караван, что ли грабить? Пустая затея. Неужели не знают, что он ходит под надёжной охраной.

– Нет, господин Шангин. То серебро демидовские люди спрятали. Сделали чертёж, записали его тайнописью, а после сожгли. Тайнопись в трёх местах, и пока все части не соберёшь, плана не начертишь. У атамана две бумаги, а третья в Барнауле. Я не знаю у кого, но это сын демидовского приказчика.

– И когда они прибудут в Барнаул?

– На днях, однако. Не знаю, все, или только атаман. Зовут его Василь Никанорыч, а его ли это имя – никто не знает. Но я его видел, помню. Коль его поймать, можно выведать и про клад. Но раньше надо вызнать у кого могут быть недостающие записи, пока не пришли тати.

– Я подумаю, кто бы это мог быть, и расскажу обо всём Чулкову.

– Вы что же, хотите отдать клад в казну?

– Шангин вдруг остановился и задумчиво посмотрел на заводской дым.

Он даже не подумал, что можно поступить иначе. Он всю жизнь был казённым человеком. И всё что он имел – достаток, слуг, почёт, чин и звание члена-корреспондента – всё это дала ему казённая служба.

Конечно, и он не без греха. Будучи начальником рудника, распределял мужиков на подвозку руды, это входило в условия казённой службы, хоть и не оговаривалось в инструкции, но всеми понимали, что за это надо платить. А чтобы присвоить казённое добро?..

– Пётр Иванович, то серебро и золото ничьё. Те люди давно померли, да и не их это добро было, – увидев колебание в душе Шангина, проговорил Эркемей. – Давайте, разделим между собой. И отрокам надо выделить толику, хоть они ничего и не знают, но много претерпели от злодеев разбойников.

Пётр Шангин молчал. С одной стороны, вроде бы и в самом деле ничьё золото, с другой стороны – демидовское, а раз демидовское имущество отошло в казну, значит, казённое, но и лишить Эркемея и мальчишек возможности выбраться из нужды тоже как-то жалко. Да и ему самому лишние денежки бы не помешали.

– Не знаю, – задумчиво ответил Шангин. – Пока скажу Чулкову только о разбойниках, а коли и в самом деле добудем золото, тогда и решать будем.

Глава 7. Тати в городе

Август подходил к концу. Появились первые жёлтые листья и первые заморозки белили утрами траву, но просыпалось солнце, согревало своими лучами продрогшую за ночь землю и закоченевшая под луной трава сбрасывала с себя изморозь и протягивала к теплу свои тонкие пальцы. Флора оживала и вносила в мир людей покой, умиротворение и желание приносить окружающим добро, но, к сожалению, не у всех просыпающихся по утрам было радостное настроение. Были такие люди, которые думали лишь о собственной выгоде и готовы были пойти ради своих низменных потребностей даже на злодейство. Не видели они ни солнца, ни зелень травы, да и жизнь свою тоже.

В один из таких дней Айланыс поднималась по крутой улочке Иванова Лога. Дед велел набрать трав, да и хотелось, в который уже раз, полюбоваться на Обские дали. Дед Эркемей говорил, что с Алтайских гор видно ещё дальше, и ещё красивее.

Айланыс подходила к концу улочки, оставалось всего три дома, когда услышала оклик: «Эй, девонька! Подь-ка ко мне!»

Что-то не понравилось ей в этом оклике. Не оглядываться, идти, будто не слышит, может быть и обошлось. Нет, оглянулась и обмерла. Какой-то бородатый мужик, она не сразу поняла, где его раньше видела, стоял у калитки и показывал на неё пальцем.

– Вот она, кыргызка, имай! – донёсся до девочки ор мужика, и Айланыс увидела, как бородач устремился в её сторону.

Будто прутом стегнули её, и побежала она вверх по улочке, к яру. На бегу увернулась от второго мужика, перескочившего через изгородь и кинувшегося ей наперерез.

Теперь она вспомнила, где видела и того, и другого.

– Разбойники, – пронеслась мысль в её голове.

Эх, не туда бы ей нужно было бежать, проскочить бы мимо разбойников, да вниз, в город, к людям, а Айланыс побежала в степь.

Выбежала наверх, оглянулась. Сзади четверо бегут, в руках что-то держат. Теперь уже ни к городу, ни к кладбищу не пропустят.