Кристина Акопян - Максимилиан, раскрой глаза

Молчание в ответ. Я улавливала спутанность мыслей Максимилиана. Местами он мог себе противоречить. Вначале он был холоден к своей же работе, сказав, что не вкладывал ничего в работу, – потом говорит про идеи.

– Расскажи мне смысл этой работы, я вижу, что ты в неё что-то вложил, расскажи сейчас, не уноси с собой тайну, чтобы потом не пришлось гадать.

– Описание этой картины у меня в комнате, дома. Так будет детальнее и интереснее. Я обещаю показать тебе. Записи лежат под тумбой у моей кровати, дома.

Попасть к нему домой было бы большой удачей, можно заснять на телефон детали из его жизни. Я не стала требовать устного рассказа, иначе тема закроется, и я могу потерять шанс посетить его комнату, прочитать тетрадь, о которой он говорит.

Перешли дорогу в сторону лесного парка. Шли мы по тропинке, вокруг ухожено. Плотно посаженные кипарисы, ели, сосны придавали природную дикость, а симметричная посадка деревьев говорила о причастности человека к созданию этого парка. Беседки окрашены в белый цвет, в одну из таких мы вошли, и там лежали стопка газет с разными выпусками. Мы посидели, потому что показалось потребностью посидеть в беседке. Никто не проходит мимо беседок, все заходят, чтобы побыть внутри. Я взяла одну газету, потом вторую, некоторые были совсем старые:

«МЭР ГОРОДА ОТКРЫЛ НОВЫЙ КОРПУС ДЛЯ ДОМА ПРЕСТАРЕЛЫХ», «СТАРЕЙШАЯ ЖИТЕЛЬНИЦА УРМИЯ ДАЛА ИНТЕРВЬЮ СМИ И РАССКАЗАЛА ОБ ИСТОРИИ ФЕСТИВАЛЯ ЦВЕТОВ», «ЦЕРКОВНЫЙ ХОР ГОРОДА ВЫСТУПИТ НА ОТКРЫТИИ ЧЕМПИОНАТА ПО ФУТБОЛУ», «ТЕЛО МОЛОДОГО ЧЕЛОВЕКА НАШЛИ В ГОРОДСКОМ ПРУДУ, это местный художник, бывший студент художественного колледжа». Дальше читать уже было сложно, кровь хлынула к голове, и потемнело в глазах. «… У художника тонкая душа, нереализованные амбиции привели к суициду…», «…официальная версия властей – суицид». Пока я пробегала глазами первую полосу местной газеты прошлогоднего выпуска, так забылась, что перестала слышать собеседника.

– Если поспешим, успеем до начала очереди, иначе мест не будет, – он держал меня за плечо и говорил громче, чем обычно. К газетам и статьям не проявлял интереса.

– Да, пошли! – я спустилась по ступенькам и оглянулась назад. На скамейке лежала недочитанная газета, она меня звала дочитать. – Ужасная история с утонувшим парнем, ты его знал? Зачем он утопился, были подозрения?

– Да, знал. Он не утопился, Амелла, его утопили.

Когда, обращаясь к тебе, используют твоё имя, довод звучит убедительно. Называя тебя по имени, собеседник подчёркивает твою важность.

– Кто, кто мог такое сделать, что он такого сделал, что заслужил смерть?

– Убийца уже наказан. – Я не хотела повторять свой вопрос, мне казалось, ему нужно выговориться. – Он растлил этого парня, с детства его насиловал и унижал. Нам сюда, – и повёл он меня на звук воды. Лицо его помрачнело, возможно, они были близки. Только судьба погибшего меня не должна была волновать, это не моя работа.

По долгу службы я часто слышу личные драмы, истории, трагедии, редко, когда счастливые события – никто о радостях не вспоминает, с незнакомцем хочется говорить о горести, о которой не со всеми можешь поделиться. Ещё одной трагедией наполнять свою память не хотелось.

Островок водопада, сделанного из речных камней, падал с высоты полутора метров на деревянное колесо и крутил его силой воды. Вода стекала вниз по небольшим камням и собиралась в бассейне. В этом же бассейне под водопадом не спеша плавали восемь жёлтых рыб: большие и маленькие.

– Теперь твоя очередь рассказать о себе, – вдруг заявил Максимилиан, не ответивший мне ни на один вопрос развёрнуто и ясно.

– Что, моя очередь? – требование было странным, так как не он меня разыскивал, зачем ему информация обо мне. Никто никогда не интересовался мной за всё это время. – Ты ведь сам не дал ни одного внятного ответа, мне любопытно о тебе и о твоём творчестве узнать максимум, но ты увиливаешь.

– Я обещал, всё в тетради написано. Я даю тебе обещание, всё узнаешь, – хрустнув косточками пальцев, сказал он. – Почему ты выбрала эту профессию?

– Я интересовалась журналистикой, но по пути к журналам и газетам увлеклась искусством. Мой папа коллекционировал картины молодых художников в надежде озолотиться к старости. Он сам является дипломированным искусствоведом. Если я журналист по специальности и не обучалась этому целенаправленно, то он много учебных лет посвятил искусству и учился до последних дней жизни.

В двадцать лет пошла работать в музей искусств ради небольших денег, так как мой отец был в этом бизнесе, сложностей не возникло. Но всё поменялось, когда на последнем курсе, готовясь к выпускным экзаменам, поняла, что не хочу заниматься журналистикой совсем. Это так субъективно, ты не можешь дать холодную оценку поступкам убийцы, насильника, террориста. Ты всегда будешь на чьей-то стороне. Журналист должен быть нейтральным, но как – если ты переполнен сочувствием к жертве? Ты видишь лишь одну сторону, тебе близки мотивы, общечеловеческие нормы лишают бесстрастия.

Я сдала экзамены с худшими оценками, которые могла получить, получила диплом, чтобы не расстроить родителей, и на следующий день пошла работать в музей, а через полгода стала заниматься тем, что сейчас делаю профессионально.

Слушал меня Максимилиан молча, внимательно, не перебивая вопросами.

Высокие деревья заслоняли небо, было и так ясно, время перевалило за полдень. Поскольку моё утро началось вчера утром, а не сегодня, для меня все два дня были одним длинным днём, который казался вечным, без конца. Усталости пока не чувствовала, так как дни были насыщены событиями и эмоционально разнообразны. Как это часто бывает у рассеянных людей, мои мысли в фоновом режиме переключались на не очень, как казалось, важные моменты из прошлого. В мыслях появилась сцена у кассы автовокзала, где мужчина хотел купить билет на автобус. Потом сцена уже в автобусе. Потом наша поездка в автобусе. Почему его лицо возникло в моей памяти в не подходящем для этого месте – неизвестно.

– У тебя есть парень или муж, дети? – неожиданно спросил мой найденный талант.

– Нет мужа, нет парня. У меня растёт сын, ему шесть лет.

Мне от своего ответа стало грустно: социальные рамки и стереотипы меня не покидали никогда. Так хотелось сказать: «Да, я счастлива в браке, у меня растёт сын, он очень любим нами», – только о браке сказать нечего, так как отец моего сына счастлив в другом браке.

«А ты?» – хотела спросить я, но он опередил мой вопрос.

– А если бы тебе сказали, что ты никогда не выйдешь замуж, у тебя не будет парня, любимого человека, как бы ты отнеслась к такому раскладу жизни?

Вопрос был больным, не скрою. Мне очень сильно хотелось полноценную семью, чтобы мой сын знал отцовскую любовь, чтобы мне не нужно было придумывать мальчику истории, где его папа сейчас. Оправдываться за походы на свидания с мужчинами, за моё испорченное настроение после этих свиданий. Поэтому его вопрос наступил на мою хромую ногу, чего бы я не хотела, чтобы это было предсказанием. Я развернулась к нему лицом напротив, загородив ему дорогу.