Владимир Бутенко - Девочка на джипе (сборник)

– Это за Бирючьим логом?

– Чуть дальше.

– Я хотел порыбачить там. С ночевкой.

– Лады! Побуду с тобой, но только дотемна. Укол нужно делать. Да и культя подкравливает, зараза. Перевязываю…

– К нотариусу утром махнем. Управимся за день?

– Как обернется.

Свернули в проулок, как указал брат, к частному магазинчику. Узнав, что гость на понюх не выносит спиртное, Иван огорчился, но «чекушкой» всё же запасся. Долго выбирался, гремя костылями, покупал, вновь садился в машину. И, усевшись, вздохнув, стал говорить о наболевшем.

– Кто знал, что такое случится? Видно, гульки отозвались. Я меры ни в чем не знал! Сил, казалось, – на сто лет… Атаманом меня выбрали. С трудом расшевелил казачков. На язык они все герои, а на дело – не дюже. Пытался установить у нас казачье самоуправление. Тогда такое веянье было. Но сверху наложили лапу, игры с возрождением казачества кому-то надоели. И ляснулись наши надежды на льготы, как коренным жителям, на кредиты для развития сельхозпроизводства. Поставили в один строй со всеми! А можем мы, полуграмотные в экономике люди, тягаться с менеджерами? С акулами бизнеса? Уходит земля наша казачья из-под ног. Теряем ее навсегда. И не знаю, Андрей, что делать… Я в Афгане полгода оттянул. Один раз вляпались в окружение. Сначала страх окатил, а когда в бой вступили, озлобление взяло, одно желание – убивать… И все же была в душе вера, что вырвемся… И вырвались! А сейчас? Неопределенность во всем. Запор какой-то. Возьми нашего Васина. Думает он о благосостоянии района? Свой карман набивает! И помогает обогатиться вышестоящим чиновникам. А мне что, пожизненно биться? Никто не хочет атаманить. Никому этот крест не надобен!

– Сложи полномочия. Нога не зажила, а ты воюешь.

– Уберем кукурузу и подсолнух, расквитаемся с долгами и выйду в отставку. Шацкая, бизнесменша наша крутая, обещала помочь. Мы кредит в ее банке брали. Единственная, кто делает что-то для людей. И женщина такой красы, что… Если бы таких больше было… Устал я бороться, братка! Пойду сторожить на стройку комбината. К немцам в плен, прости Господи… – брат хохотнул и крепко выругался…

Хозяйка, то ли стараясь загладить свою несдержанность перед родственником, то ли просто из гостеприимства, колесом каталась по двору, где накрыли стол под яблоней. Дядька Аким сменил рубашку и набок пригладил кудельный вихор. Вовремя вернулась из школы сноха Лариса, вскоре с междугородной маршруткой приехал и молодой хозяин. Пока Валентина стряпала и накрывала, неторопливый тек разговор. Андрей Петрович удивился, узнав, что Михаил не работает на сельхозпредприятии, созданном отцом.

– Не хочу в земле ковыряться, – говорил он заносчиво, с улыбочкой. – Вообще крестьянский труд считаю каторгой. Зимой на морозе, летом – на жаре, круглые сутки вкалываешь. Была бы у меня квартира в городе, – сразу бы отсюда уехал. Жена в школе, как в тюрьме. А в городе – варианты. Я вот нашел место на хлебозаводе. Через день в Ростов, за шестьдесят верст, мотаюсь. Смысл есть. А казачество – это нереально!

– Да потому, что все такие хитромудрые, как ты, – осуждающе бросил отец. – Разве мужское дело пельмени лепить? Чем ты хвалишься?

– Их машина производит! – возразил Михаил. – Найди мне работу с нормальным окладом! Только не на тракторе и не скотником…

Такие сшибки, по всему, были нередкими. Дядька Аким неопределенно заметил:

– Каждый рубит сук по себе. Трошки охолоньте…

– Я тоже покинул хутор. А сверстники остались, – вступил в разговор Андрей Петрович, желая примирить всех. – Теперь – наоборот. Остаются единицы. Конечно, это плохо. Впрочем, на Кубани закрепление молодежи на земле налажено. Да и у нас, на Дону, немало казачьих династий. Всё зависит от отношения к отчей земле, от чувства хозяина на ней.

– И от властей местных! – добавил Иван. – Да только Мишка чужое полюбил. Свой идиотский рэп слушает! Хотя к земле с пеленок приучали…

– Извини. Другой век – другие интересы, – огрызнулся тот и взял к себе на руки щекастенькую дочурку, очень напоминающую складом лица бабушку Валю.

Застолье, обильное и разговорчивое, разморило. Захмелев, дядька Аким принялся петь старинные песни. Валентина его поддержала, а затем стала собирать рыбакам харчи. И только трехлетняя Ульянка, глазастая, в розовом платьице, с бантиком на толстой русой косе, с таким старанием подпевала старику, повторяя слова про любовь-разлуку, что Андрей Петрович, растроганно сказал брату:

– Истинная казачка! На генном уровне отзывается… Не понимает ничего, а слова и мелодия ей нравятся…

Иван со вздохом отвернулся, пряча повлажневшие глаза.

Провожая мужчин, Валентина негаданно вынесла из хаты и подала родичу темную, древнюю иконку богородицы. С чувством произнесла:

– Нехай тебе хоть икона теткина достанется! Благоносящая и намоленная. Вашего деда и бабку ей благословляли.

– Спасибо, Валюша, огромное!

И, взяв иконку, рассматривая лик Донской богоматери, Андрей Петрович ощутил в руках странное покалывание, теплоту и – волнующе радостно зашлось сердце…

Михаил, напутствуя отца, предостерег:

– Вы осторожней там. А то гаишники два раза маршрутку останавливали. Кого-то ищут. Наверно, бандитские разборки. Позвонишь – я за тобой на мотоцикле приеду.

Иван рыбачил до предзакатья. Надергал десятка три нагуленной плотвы и карасей. И, заскучав на берегу в одиночестве, докричался до брата, заплывшего на лодке в протоку, предупредил, что собирается домой. И вскоре Михаил, вызванный по телефону, приехал за ним. Выплывать, отрываться от прикормленного места Андрей Петрович не стал. Утром все равно встретятся…

Когда солнце стало меркнуть в дымке горизонта и полнеба охватило прощальное зарево, – прудовая вода, смятая во всю ширь волнами, вдруг преображенно замерла и как будто с глубины осветилась веселым розоватым пламенем. И показалось Андрею Петровичу, засмотревшемуся на закат с обрыва, что кто-то неведомый забросал плёсы лепестками осенних мальв и радуется вместе с ним этой забаве, и непременно еще сподобится на добрые превращения, чтобы гость заезжий, случайный рыбак, сполна ощутил и припомнил красоту казачьего раздолья.

«Степь-матушка! – жадно оглядывал он знакомые с детства места в мягком понизовом свете: разлет Бирючьего лога, полынные холмы, за ними – бархатисто-темные пашни, разделенные уже сквозящими лесополосами. – Сколько ты пережила! И греки, и половцы, и татарско-турецкие полчища проносились тут, властвовали веками. А сколько сражений приняли русские князья, отвоевывая каждую пядь! С Куликовской битвы владели тобой казаки, – до „окаянных дней“, до роковой гражданской. И в давнее лихолетье, и когда утюжили тебя танки Клейста, сколько полегло в сражениях станичников, красноармейцев. Дед мой погиб. Отец всю жизнь трудился в поле. Воистину вокруг – сокровенная земля! А я… оторвался. Живу за тридевять земель. А сердцем всё равно – тут. И нет края родней, дороже!»