Андрей Мурай - Письма к незнакомцу. Книга 7. Муж и жена – одна сатана

Счастье Бунина состояло в том, что его супружеская измена не сопровождалась столь тяжёлыми для чувствительной натуры последствиями. Не сказать, что всё тишь да гладь, очаги напряжения были, раздавались временами и ворчания, и зубовные скрежетания, но в течение семи лет Галина Кузнецова жила в доме Буниных, считай, младшей женой. Вера Николаевна написала о том времени так: «Я…вдруг поняла, что не имею права мешать Яну любить кого он хочет… Только бы от этой любви было ему сладостно на душе… Человеческое счастье в том, чтобы ничего не желать для себя… Тогда душа успокаивается и начинает находить хорошее там, где совсем этого не ожидала…»

Хорошие годы для Ивана Алексеевича… Хорошие потому, что Вера Николаевна продолжала выполнять обязанности писательской жены. Следила за домом, хлопотала по хозяйству, переписывала понятным почерком каракули Бунина, которые только она и разбирала. Если бы не намётанный взгляд «старшей жены», то ничего бы младшенькая не отстукала своими быстрыми пальчиками.

Такое счастливое положение мужчины, когда рядом с ним две любимые женщины, большая редкость. Да и так надолго – на годы. Даже не припомнить мне другого мужчину, которой устроился бы так ловко, как Иван Алексеевич… Разве что у первого руководителя ленинского типа было такое… Ровесник Бунина, по которому писатель прошёлся в «Окаяных днях»: «Бог шельму метит. Ещё в древности была всеобщая ненависть к рыжим, скуластым. .. А современная уголовная антропология установила: у огромного количества так называемых «прирождённых преступников» – бледные лица, большие скулы, грубая нижняя челюсть, глубоко сидящие глаза. Как не вспомнить после этого Ленина…»

Трудно признать Ильича в бунинском описании. До этого мною было читано и про «настоящий мудрый человечий //Ленинский огромный лоб…», и про самого человечного человека… 28 28 Определения из поэмы Маяковского «Владимир Ильич Ленин». И это только у Маяковского, а кроме него работали сотни мифотворцев. К столетию вождя мирового пролетариата они превратили Ленина в бронзу, не оставив в нём ничего человеческого.

Попытку оживить Ильича сделала Мариэтта Шагинян, получив слово на каком-то писательском съезде. Седая бабушка, потрясая кулачками, кричала в микрофон: «Товарищи! Мы засушили историю! Ленин предстаёт перед нами только в образе вождя с вытянутой вперёд рукой. Почему вы не помните Ленина влюблённым человеком, который по двадцать раз на дню бегал на почту, узнать, нет ли письма от Инессы !» 29 29 Арманд Инесса Фёдоровна (1874 – 1920), деятель российского революционного движения.

( Справка. Инесса Арманд – революционерка, член РСДРП с 1904 года, мать пятерых детей, автор брошюры «О женском вопросе», в которой выступила за свободу женщины от брака, любовница Ленина.

Анекдот. Надпись на мемориальной доске в Цюрихе. «Здесь в 1910 году скрывался с Инессой Арманд от Надежды Константиновны Крупской вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин».)

А в зале сидели в том числе и те писатели, которые всю жизнь сочиняли сказки о Ленине, о его лебединой преданности Крупской… Да и остальным стало неудобно за вождя мирового пролетариата… Что же им было делать? Они стали хлопать, всё громче и громче, и громче, и захлопали. А при Сталине «шлёпнули» бы старушку…

Шагинян к микрофону и к архивам больше не допускали. Записки Крупской она успела привести в книге «Четыре урока у Ленина», которую закончила в возрасте восьмидесяти лет:

«В Зеренберге устроились мы очень хорошо, кругом был лес, высокие горы, наверху Ротхорна даже лежал снег. Почта ходила со швейцарской точностью. Оказалось, в такой глухой деревушке, как Зеренберг, можно было получать любую книжку из бернских или из цюрихских библиотек. Пошлёшь открытку в библиотеку с адресом и просьбой послать такую-то книгу. Книгу, обёрнутую в папку, получаешь через два дня, бечёвкой привязан билет из папки, на одной его стороне надписан адрес запросившего книгу, на другой – адрес библиотеке, пославшей книгу. Это создавало возможность заниматься в самой глуши».

То есть получается – каждому по духовным потребностям. Идеальное общество уже было построено без вмешательства учения Маркса.

«Наняли мы с матерью две комнатушки у таможенного сторожа. Вскоре приехал Ильич. Много купался в море, много гонял на велосипеде, – море и морской ветер он очень любил, – весело болтал о всякой всячине с Костицыным, с увлечением ел крабов, которых ловил для нас хозяин…»

И какой же большевик не любил море и морской ветер!.. И ещё. Можно есть крабов жадно, можно – с аппетитом, можно – с хрустом, можно – с пивом… Есть крабов «с увлечением» мог только человек, страстно влюблённый в «Капитал», – наш Ильич! Прошу обратить внимание: и крабы с увлечением, и морской ветер, и велосипед – всё это на партийные взносы.

«Вставали рано, и до обеда, который давался, как во всей Швейцарии, в 12 часов, занимался каждый из нас в своём углу в саду. Инесса часто играла в эти часы на рояле, и особенно хорошо занималось под звуки доносившейся музыки».

От себя Мариэтта Сергеевна добавляет: «Тёплая волна музыки, смешанная с благоуханием леса, белых грибов, сухих, мшистых ложбинок под солнцем, гора Ротхорн («Красный Рог»), белые альпийские розы».

Но и без этого авторского добавления ясно, что Ильич жил в раю, с которым не может сравниться никакой коммунизм: партийная жена, партийная любовница, море, заснеженные горные вершины, крабы…

Но не по Сеньке шапка, Ленин не мог воспринять простое человеческое счастье… Однажды гуляли они с Крупской по альпийским холмам – воздух, солнце, трава зелёная. Ильич остановился, долго смотрел себе под ноги, потом сплюнул и сказал: «Ох, и гадят же нам эти меньшевички…»

О чём он думал этот революционер-террорист с отравленным сознанием, что было в голове у «мученика догмата»?

Потом он устроился в пломбированном вагоне (в одном купе с Инессой), поехал в холодную неустроенную Россию, устроил там революцию. Погубил и русского царя, и любовницу-Инессу, и себя, и партийную жену, а заодно – миллионы людей…

Интересно, что не похожие, как день и ночь, ровесники попали в схожие условия, но писатель-Бунин удачное стечение обстоятельств качественно пережил и использовал, а революционер-Ленин, надо думать, и не заметил.

Крепко жму Вам руку, и до следующего письма, до следующей пары.

Приветствую Вас, Серкидон!

Задерите голову, мой эпистолярный собрат, нас ожидает встреча с великими людьми:

Екатерина Великая + Григорий Александрович Потёмкин = величайшие страсти.

Мы с Вами, Серкидон, люди, любовь мало-мальски постигшие, понимаем, что пылкости недолговечны, что со временем пылкая любовь превращается стабильную любовь, потом к любви примешиваются привычки, уважение, а в рассматриваемом нами случае ещё и – соправительство. Но бурное счастливое время любви, её акме – самое интересное время. Хотел написать «начнём по порядку», но какой там порядок, когда царица втюрилась по самую государственную маковку. О чём свидетельствуют её письма к Потёмкину: