Темур Баблуани - Солнце, луна и хлебное поле

Была поздняя ночь, когда маленькие светящиеся точки превратились в яркие фонари фуникулера. Вокруг меня мир постепенно начал обретать свои очертания. «Ага, вот я где», – я вспомнил, в чем было дело. Все тело онемело, я еле приподнялся, прислонился к стене и, поражаясь самому себе, обнаружил, что мне плевать и на Трокадэро, и на тюрьму, и на собственную жизнь. Такого необыкновенного чувства у меня никогда не было. По меньшей мере минут пятнадцать я был лихим парнем. Но затем вернулось отчаяние.

– Я понимал, в какое бредовое и опасное дело я вляпался. Я не знал, что делать: и в тюрьму не хотелось идти и иметь такого врага, как Трокадэро, меня никак не устраивало.

Идя в темноте вдоль стен, я добрел до дома косого Тамаза. Только я собрался постучать в окно, как со стороны Арсенальной горы до меня донесся перестук колес поезда. Не помню, говорил ли я вам, что товарные поезда начинали движение в три часа ночи.

Тамаз сперва оглядел меня, затем приоткрыл окно.

– Скорей заходи. – Света он не зажег, на окнах не было занавесок. – Береженого бог бережет, – сказал он. Слабый свет уличных фонарей кое-как освещал комнату, во всяком случае, на ощупь передвигаться не приходилось.

– Зря сбежал, тем ментам до тебя дела не было, ехали своей дорогой.

В тот момент это уже не имело значения.

– Да? – Больше ничего я сказать не мог и сел на стул.

– Как же ты сотворил такую глупость? – сказал он и протянул мне сигарету.

Я прикурил, затем ответил:

– Все это чушь, я тут ни при чем, я никого не убивал.

Было темно, но я заметил, как у него широко открывается здоровый глаз. Рассказал, как все было на самом деле. Он слушал меня, открыв рот. Когда я закончил, он встал и прошелся взад и вперед.

– Ох и мусор этот Трокадэро, – сказал он и крепко выматерился, – не покажись сегодня ментовская «канарейка», уверен, валялся бы ты сейчас где-нибудь трупом на дне обрыва.

– Но почему?!

– Так все же подстроено, если кто и попадает под подозрение, это люди Чомбэ и Хихоны. Что, разве не так? Порешили бы тебя, а сами бы спокойно разгуливали.

У меня душа ушла в пятки. Боже мой, как же я это упустил? А ведь я был уверен, они хотят увезти меня с собой, чтобы убедить взять все на себя и к тому же научить, что и как говорить в ментовке. Но дело-то было намного проще, им вовсе не нужно было мое согласие, они не доверяли мне, к чему им было рисковать? Если б я заговорил в милиции, даже не сумев доказать правду, у них были бы проблемы.

Потрясенный, я уставился на Тамаза.

– Эти найдут тебя раньше легавых, – сказал он. Некоторое время мы оба молчали.

Я задыхался:

– А что бы ты сделал на моем месте?

Он взглянул на меня, ничего не отвечая.

– Говори.

– Я бы взял на себя.

– Нет. – Я замотал головой, не хотел верить, что другого выхода не было.

– Если ты откроешь рот, не простят. У тебя нет выбора.

Я вспомнил, как мне было на все наплевать там, у стены гаража, и то чувство необыкновенной свободы. Вспомнил и попытался его вернуть, но у меня ничего не вышло.

– Надо бежать из Грузии, – сказал я. Сказать-то сказал, но я понимал, что от этого не многое бы изменилось.

– Я свое сказал, – заключил Тамаз.

От горечи я кусал губы.

Тамаз три года сидел в тюрьме за воровство и многого наслышался от заключенных о законах.

– Допустим, я взял это дело на себя, что тогда?

– Несовершеннолетнему больше двенадцати лет не присуждают.

– Это ж целая жизнь, – сказал я.

– Если попадешь в такой лагерь, где заключенным день за три считают, выйдешь раньше, да к тому ж авторитет мужика будешь иметь.

Мне приходилось слышать о таких лагерях, но и четыре года было немало. Я был в ужасном состоянии.

– Мать твою… – выматерился я. – Мог же он и по-другому обделать это дело.

– Он большого куша ждет.

– От кого? – удивился я.

Тамаз усмехнулся:

– Ты что, и впрямь думаешь, что он мстил за Хаима?

Тут уж я окончательно запутался:

– А как же?

– Ему заказали.

– Кто?

– Это дело уже не только семьи Хаима, оно коснулось еврейских традиций.

– Ну и что? – Как бы то ни было, исключать из этого дела дружбу Хаима и Трокадэро казалось мне глупостью.

– Ему доверились из-за Хаима, – сказал Тамаз, – это да. А он сумел так обтяпать дельце, что всем стало ясно, что к чему. Теперь об этом деле полгорода судачит. Евреи показали зубы – не трогайте нас.

Я пытался понять услышанное.

– В другом случае, если б не Хаим, он бы и пальцем не пошевелил. Но если б все-таки пошли на такое, порешили бы тех сукиных детей так, что комар носу не подточит.

Это уже походило на правду. Некоторое время мы молчали.

– А может быть, найдется человек, который видел, как все случилось на самом деле? – сказал я.

– Только видеть – почти ничего не значит. Да к тому же надо быть ненормальным, чтоб захотеть сунуть нос в такое дело. Кто ж ему это простит?!

Я совсем ослабел, во рту пересохло, хотелось пить, но не было сил встать.

Мы снова помолчали.

– Ну, что надумал? – спросил он наконец.

Что мне было отвечать?

– Может, научишь, что сказать и как себя вести, когда заявлюсь туда?

– Погоди, дай подумать, сейчас тебе нельзя ошибиться.

Он встал и начал ходить взад и вперед перед тахтой, потом подошел и взял пистолеты. Пуль не оказалось ни в одном.

– А об этом что скажешь?

– А что говорить?

– Скажешь, что после похорон спустился вниз, в овраг, увидел там ворону и обе обоймы в нее выпустил.

– И попал?

– Если хочешь, скажи, что попал, и она свалилась на другой стороне в лес.

Он вернул мне пистолеты и тут вспомнил:

– Обращаться умеешь?

– Нет, – ответил я.

Минут десять по меньшей мере он объяснял мне, что означает каждая деталь, зачем она и как надо заряжать пистолет и стрелять. Я напряженно слушал его.

– Попробуй, – предложил он под конец. Я попробовал, и он остался доволен. Сел на тахту и потер здоровый глаз.

Показания, которые я впоследствии дал ментам, полностью были придуманы Тамазом. Он довольно точно угадал, какие вопросы они зададут, когда, как и что будет со мной. Затем он объяснил мне, как вести себя в тюрьме, что важно и что – нет, когда и чего следует опасаться, как вести себя с другими заключенными. Проговорил почти два часа и закончил так:

– Попавший туда должен помнить две вещи: не ждать ничего хорошего и быть довольным тем, что дела его идут не хуже, чем есть на самом деле. – Потом добавил: – Завтра пораньше пойду на Святую гору, найду Трокадэро, нужно, чтобы твои показания и показания Кусы и Романоза совпадали.

Мне показалось, он был доволен, что ему подвернулся шанс услужить Трокадэро, и мне стало неприятно. «И этот порядочная сука!» – подумал я. Но, наверное, я был не прав.