Евгения Некрасова - Домовая любовь

Когда она спустилась на первый этаж, супермаркет уже не работал, вход в него был загорожен жалюзи. Автоматические двери на выход не работали. Марина подёргала дверь с ручкой, она тоже была закрыта. На третьем этаже человека-профессора не было. Марина снова оказалась заперта в одиночку. Она сняла куртку и почувствовала тяжёлую усталость. Можно было лечь на один из продающихся диванов, расставленных прямо в коридоре, но Марина вернулась в пахнущую хлоркой подсобку, зашла туда, не включая света, закрыла дверь, села на офисный стул и накрылась курткой.

Разбудила её молодая женщина, азиатка, в фартуке уборщицы. Она не удивлялась и не злилась. Просто пыталась вытащить из-под Марининой спины швабру. Во сне Марина отъехала на стуле к стене и загородила угол со щётками, швабрами и ведром. Марина вскочила и побежала. Уже на белой от утра улице она вспомнила, что оставила в подсобке куртку.

Когда Марина добралась до своего двора, дети шли в школу, в ту самую, ближайшую, в которой мать не оставила её учиться. Значит, было около половины девятого. В подъезде она встретила соседку, поздоровалась. В знакомой двери, обитой синеватым кожзаменителем, блестел новый замок. Кожзаменитель был повреждён, торчал клочьями вокруг замка, из него рвался поролон. Марина позвонила в дверь, потом постучала, потом стала дёргать новую колючую от стружки ручку. Лера сидела в темноте, в коридоре на стуле, плакала и радовалась, что Марина вернулась. Вчера она дождалась, когда похмельный слесарь врежет новый замок, позвонила Катиной маме на мобильный, та раздражённо подтвердила, что Марина ненадолго заглядывала. Лера принялась ждать, заснула, проснулась в шесть, пришла в коридор и продолжила ждать на установленном дочерью в коридоре стуле. Пока та стучалась, Лера глотала слёзы со смешанными обрубками слов, которые пыталась собрать для Марины, но не справлялась.

Пришло-пришло то самое время, чтобы поговорить. Оно – сейчас. Лера решила, что не может открыть, пока не отыщет слова, хотя бы несколько, чтобы поговорить с дочерью. Марина дёргала ручку, стучала в дверь и принялась говорить голосом, а не дверью, что ей шестнадцать, что она замёрзла, хочет в туалет и есть. Она стала кричать, что она тоже тут живёт, тоже тут прописана и имеет право зайти в свою квартиру, и что она ещё ребёнок, и мать не может её не впускать. Все мысли скатались в какие-то жёсткие узлы, устроили засор в Лериной голове, не проходили в душу, она не могла понять, что делать. Когда Лера открыла дверь, Марины уже не было.

От холода дрожали ноги, руки, пальцы, от голода желудок бился и жёгся, от усталости телу хотелось под тёплый душ и в свою постель. Марине самой снова хотелось запереться.

Она знала, куда идти теперь. Ноги-близнецы сами несли её. Совсем недалеко. Она замечала раньше это место на гугл-карте в смартфоне, но тогда оно ей было без надобности. Глубоко закопанное в жилой квартал, как и всё такое, семейное. На первом этаже кирпичной девятиэтажки. Тёмно-красная табличка с золотистыми буквами говорила, что это опека района и что она работает с десяти. Марина дёрнула на себя тяжёлую деревянную дверь, зашла в жадно освещённый коридор, её встретили пальма в горшке, стенд с флагом и инструкциями, три кожзаменительных кресла, спаянных друг с другом общей спиной и разделённых подлокотниками. Приоткрыла ещё одну дверь в комнату со столом, компьютером, шкафами, двумя календарями – с церквями и животными – и детскими рисунками по стенам. За столом сидела женщина с короткими, крупно завитыми и выкрашенными в жёлтый волосами, пила кофе с сырным бутербродом, смотрела что-то весёлое на телефоне. Увидела Марину. Марина сняла капюшон.

– Закрыто ещё! На двери же сказано, мы с десяти! – быстро нашла слова сотрудница опеки.

Марина вышла в коридор и села на крайнее кожзаменительное кресло ждать.

Каждый раз, когда Аня приезжала к Мише, он взвешивал её и записывал результат в тетрадку. Если весы показывали меньше, чем прежде, Миша хвалил Аню, целовал её и был радостным. Если она набирала, Миша становился печальным и во время целования рассказывал ей, какая она будет тяжёлая для отношений, для секса, для совместного появления в дружеской компании, если не остановит свой вес. Миша вкусно готовил, особенно по-итальянски. Пасту, лазанью, пиццу. В первые их месяцы они ели всё это интересное вместе, но вскоре Миша принялся делать для Ани отдельные блюда, чаще салаты, тоже вкусные, но однообразные. Состояли они из многих-премногих длинных бледно-зелёных, похожих на ладони с венами и линиями листьев, трёх-четырёх шариков-помидор, нескольких пёрышек тёртого пармезана и ровно пяти капель оливкового масла. Миша установил на бутылку стальную мерную насадку. Салат получался сухим, Аня просила добавки масла. В ответ Миша грустно молчал или произносил, что понимает, что Аню надо жалеть, так как с ней происходит болезнь, но он готов бороться с ней за Аню. Она масло просить перестала, жевала сухие листья. Аня с Мишей познакомились летом. Сейчас заканчивалась осень. Салат айсберг хрустел в Анином рту, как хрустели листья на земле под весом ботинок и воткнутого в них человеческого тела.

У Миши Аня бывала два-три раза в неделю и всегда оставалась голодной. Поэтому она привыкла плотно есть до прихода к нему и после встреч с ним. Однажды она пришла, Миша её взвесил, снова печально заговорил. Потом Аня разделась, легла с Мишей в постель, и её борщ зарычал в животе. Очень вкусный, на курице, густой, с окрасившимся в оранжево-фиолетовое мясом, с капустой, со свёклой, с морковью и даже с опятами. Его приготовила Катя – Анина квартирная соседка, которая хоть и была младше, но кормила Аню материнским образом. Услышав борщ, Миша отказался заниматься с Аней сексом сегодня и совсем – до тех пор, пока она не сбросит три килограмма. Аня любила и Мишу, и заниматься с ним сексом. В то время это было лучшее, что с ней происходило.

Теперь она приходила к нему, он её взвешивал. Не прикасался к ней, но хвалил, когда она сбрасывала. Сидели рядом на диване и смотрели сериалы. Или разговаривали о разном, Миша много и хорошо шутил. Они оба занимались монтажом, Миша показывал Ане, как он работает, учил её, помогал ей с проектами. В день борщевого случая он сказал ей, что от неё несёт капустой. Сказал так, будто это плохо, но сменил с тех пор салат на цветную капусту. Во время приготовления она странно пахла, но понравилась Ане поначалу больше айсберга, была сытнее, но надоела нестерпимо уже на третий день. Миша убеждал её работать над собой – бегать и питаться рисом, гречкой и овощами. Скидывал в мессенджер рецепты. Но сам готовил ей только цветную капусту. Аня работала над собой – ела гречку, рис, кабачки с родительской дачи. На соседкины вопросы говорила – худеет; уходила с кухни, если Катя занималась готовкой, закрывалась в комнате, скручивала плед как сигарету и затыкала нижний дверной проём, чтобы запах не полз.