Глеб Редюк - Попугай в кружке

– Защитником отечества быть дело доброе, богоугодное. Да и окрепнешь в армии, возмужаешь. Молись святым Александру Невскому, Димитрию Донскому, Иоанну воину. Они сами воинами были и ныне воинам помогают.

Поклонился Егор и пошел в армию служить, ума набираться и отечество защищать.

Армия для Егора началась криком: «Духи, вешайтесь!». Этот крик старослужащего солдата был обращен к Егору и к еще сорока таким же, как он остриженным новобранцам, испуганно озирающимся по сторонам на плацу части, в которой им предстояло пройти карантин, курс молодого бойца до присяги.

Потом их повели в баню, дабы смыть последние остатки гражданской жизни, свободы и независимости. В бане у Егора на груди обнаружили крестик.

– Снять! Не положено! – сквозь зубы процедил сержант.

– Я не могу, – ответил Егор, помня наставление батюшки, – я верующий.

– И я тоже, – вмешался в разговор курносый паренек, стоящий неподалеку и у которого на груди красовался точно такой же крестик, как и у Егора. Тут же паренек поспешно добавил:

– Мне мама не велела крестик снимать.

Сержант презрительно посмотрел на него и сказал:

– Посмотрим, что «папа» скажет.

«Папой» здесь называли старшего прапорщика с немецкой фамилией Мюллер. Егор поначалу даже думал, что Мюллер это кличка и был удивлен, узнав о подлинности. «Папа» Мюллер не замедлил появиться и, указывая на крестики, повторил вслед за сержантом:

– Снять! Не положено!

Надо сказать, что происходили эти события в конце восьмидесятых, когда мода на ношение крестиков у безбожников достигла пика, а потому видя в них простое украшение, армейское начальство, естественно, гневалось. Однако с перестройкой устав и командование не возбраняло сего для тех, кто являлся истинно верующим. Хотя на местах, конечно, все зависело от людей.

Видя, что Егор с курносым парнишкой крестики снимать не намерены, прапорщик матюгнулся и сказал:

– Да я вас сгною, а пока домывайтесь.

После бани новобранцам выдали «афганки» и, построившись, будучи уже в военной форме, пацаны впервые ощутили себя солдатами. Это чувство было непривычным, немного не реальным, но явным.

Сколько таких ровесников Егора впоследствии не вернутся из горячих точек, навеки оставаясь молодыми и получая в награду за кровь веники из пластмассы.

Но тогда им об этом не думалось, и они радовались военному обмундированию как не доигравшие в детстве в «войнушку» и ощущали себя взрослыми солдатами.

Пришел взглянуть на пополнение и сам начальник ракетной базы полковник Масляков, будучи однофамильцем популярного телеведущего. Он также смахивал на него и внешне, имея круглое, добродушное лицо. Выслушав уставное обращение Мюллера, он спросил:

– Эксцессов никаких?

На это прапорщик ответил, указывая на Егора и курносого паренька:

– Да вот, крестоносцы у нас появились. Крестов поначипили, едрить их растудыть! Я им, сымайте, говорю, не положено, едрить. А они уперлись, не хочут, растудыть.

– Фамилия? – спросил Масляков, строго глядя на Егора.

– Рядовой Бедюкин, – ответил наш герой, покрываясь холодным потом.

– Ты, что же, верующий? – почему – то ласково спросил полковник.

– Так точно! – ответил Егор, и зачем – то добавил, – православный.

Курносый паренек тем временем стоял рядом, боясь пошевельнуться. Полковник Масляков смотрел на них добродушно, улыбаясь.

– Нехай носят крестики, – сказал он, – уставом это не запрещено. Времена гонений прошли. Я и сам куличи на Пасху в церковь носил. Лишь бы совесть за крестами была. Ясно?

Егор и курносый паренек ответили хором:

– Так точно!

– А что, – обращаясь к Егору, спросил полковник, —

ваша религия не запрещает брать в руки оружие?

– Никак нет! – сказал Егор, – мы же не баптисты какие – то. Церковь православная всегда благословляла защищать отечество с оружием в руках.

Прапорщик Мюллер, чувствуя себя оплеванным, поспешил блеснуть эрудицией и вмешался:

– А как же заповедь «Не убий»?

– Так – то про личных врагов сказано, – ответил Егор и добавил, – Люби врагов своих, ненавидь врагов Христа и бей врагов Отечества. – Так кажется, говорил Святитель Филарет Московский.

– Вот видите, товарищ прапорщик, – усмехнулся полковник, – рядовые нам уже слово Божие проповедуют. Скоро и мы с тобой молиться начнем.

– Да я уж им помолюсь, едрить – растудыть, – со злостью ответил Мюллер.

– Ну, это ты зря, – полковник Масляков усмехнулся, – Как еще в Писании сказано, – он повернулся к Егору и сам же продолжил, – Нет большей любви, чем если кто душу свою положит за други своя. Это ведь тоже про нас, про солдат, защитников отечества.

Полковник улыбался:

– Так что нехай себе крестики носят. На здоровье. С Богом!

– Есть! – произнес прапорщик, пораженный до мозга костей такими познаниями своего начальника в Священном Писании.

Честно говоря, и Егор, и курносый паренек и все, кто слышал этот разговор, были удивлены. Никто не ожидал от полковника таких слов. И хотя тот произносил их с некоторой долей иронии, все же Егору хотелось верить в искренность этого человека, в то, что он не лицемерит, желая помощи Божией своим новобранцам.

И начались армейские будни. Не буду подробно их описывать, так как не ставлю себе целью описывать солдатский быт. Те, кто был в армии, сами все видели и знают, ну а те, кто там не был, все равно не поймут. Речь о другом.

Егор Бедюкин и курносый обладатель второго крестика познакомились. Паренька звали Витек. Он радовался прошедшей встрече с полковником Масляковым и восторженно говорил Егору:

– Ну, теперь у нас вон какой покровитель солидный! Ни кто нас не тронет теперь!

Однако он жестоко ошибался. Уже в первую казарменную ночь новобранцы узнали новые армейские законы – законы казармы, которые несколько расходились с требованиями устава. Всех их молодых распределили среди старослужащих «дедов» и «дембелей», чтобы знали, у кого быть на посылках, некое подобие рабства. Непокорных наказывали довольно жестоко, внушая, что это необходимо. Мол, и вы такими будете, когда до «дедов» дослужитесь. И, действительно, нынешние «духи» в последствии меняли «дембелей» и, забывая, что сами были «духами» начинали издеваться над новым пополнением. А те, в свою очередь, над следующим и так далее и так далее, образуя замкнутый круг, иногда негласно одобряемый и офицерами, которые частенько делали вид, что ничего не происходит, считая, что таким образом поддерживается порядок. А сами сваливали свои обязанности по воспитанию молодежи на старослужащих солдат. Последние, пользуясь абсолютной безнаказанностью, глумились над «духами», «салабонами», «шнурками», «скворцами», «свистками» и прочими бойцами, всячески их унижая. Справедливости ради, надо отметить, что было здесь множество честных офицеров, исполняющих долг и борющихся с этими беззакониями. Но полностью искоренить этот «неуставняк» никому не удавалось.