Татьяна Чистова - Встречная полоса

– Вы – Нестеров Станислав Андреевич? – неуверенно уточнила тетенька сразу ослабевшим голосом, – а Нестеров Андрей Михайлович – ваш отец?

– Да, – уже стемнело, светились окна домов, включилось уличное освещение. Стас смотрел то на свою застывшую тень, то на яркую подсветку салона красоты на другой стороне проспекта.

– Ну, вот, я же говорю вам, – оживилась женщина, – завтра. С десяти до половины четвертого. Все, молодой человек, мне некогда, меня больные ждут.

Из трубки понеслись короткие гудки, а Стас все держал телефон, слушал их, как метроном, как реквием. По только что оборвавшейся жизни двоих людей, и повисшей на тонкой, едва заметной ниточке третьей. «Так не бывает» – крутилось у него в голове, пока он ехал по темному городу к больнице – «так не бывает. Это не со мной. Это ошибка, две ошибки. Пожалуйста».

Ошибки не было. Вход в отделение давно закрыли, недовольная дежурная медсестра сказала, что она только что заступила на пост и вообще справок не дает. И попыталась захлопнуть перед Стасом дверь.

– Подождите, – он принялся рыться в карманах костюма, улыбнулся криво и выудил, наконец, две купюры по пятьсот рублей, протянул их медсестре. Женщина молча смотрела на посетителя и часто моргала густо накрашенными ресницами.

– Узнайте, пожалуйста, когда… как… Как это произошло, – руки задрожали, и он едва не выронил деньги.

– Здесь жди, – медсестра вытащила купюры из его пальцев и шагнула назад.

– Он в платной палате лежал, в отдельной! – в ответ на его крик медсестра кивнула и захлопнула стеклянную дверь. Стас отошел к окну на площадке, сел на низкий подоконник, уставился на никогда не спящий город. Огни, огни – неподвижные, яркие, и быстрые, едва заметные, скользящие по краю тьмы и света, сливающиеся в реки, исчезающие в общем потоке.

– В три часа дня, – раздался за спиной равнодушный голос, – новости посмотрел, ему плохо стало. Сразу не заметили, а потом поздно было. Но все быстро произошло, – Стас не оборачивался, он смотрел на отражение в черном стекле – свое и женщины в белом халате. Потом кивнул, поблагодарил ее и пошел по ступенькам с седьмого этажа вниз.

– Завтра! – крикнула медсестра ему вслед, перегнувшись через перила, – завтра забрать можете…

– С десяти до половины четвертого, – перебил ее Стас, – я помню. Спасибо.

Он вышел во двор больницы, сел за руль, оперся локтями на колени и закрыл ладонями лицо. Стало тихо, темно, и очень спокойно, пять минут назад все закончилось для него навсегда, теперь можно никуда не торопиться, никого не ждать, никому не звонить. И его теперь тоже никто не ждет, не спешит навстречу, не наберет его номер… Рядом завозилось что-то, засопело, ткнулось в бедро. Стас открыл глаза – рядом с машиной сидела крупная черная дворняга, принюхивалась и внимательно наблюдала за человеком. Стас посмотрел на часы – половина первого ночи, он и сам не заметил, как заснул в открытой машине.

– Отойди, – хриплым со сна голосом попросил он, и пес вскочил, отбежал в сторону. Стас захлопнул дверцу, завел двигатель и поехал по пустым улицам домой.

В коридорах Управления было душно и сыро, и Стасу казалось, что он уже третий час сидит в предбаннике. Вернее, не сидит, а бродит туда-сюда от торцевой стены с небольшим мутным окном до узкой лестницы на первый этаж. Чтобы не заснуть, не смотреть одну точку перед собой, не думать, не вспоминать, не оставаться одному в пустой квартире – сейчас он был готов на что угодно. Даже просидеть здесь еще два, три часа – столько, сколько понадобится, чтобы дождаться следователя. В остальных кабинетах дело двигалось, очередь, если и успевала образоваться, то быстро рассасывалась, а на дверь с цифрой «14» так болтался подпечатник с вдавленной в пластилин ниткой. Кроме Стаса никто в этот кабинет не стремился, народ кучковался у соседних дверей. После бессонной ночи голова была неожиданно легкой и пустой, мысли, эмоции – все потеряло остроту, но не исчезло, а словно подернулись дымкой, больше похожей на пепел. Поэтому на маленького, с поднятыми почти до ушей плечами старшего лейтенанта, остановившегося у дверей заветного кабинета и звенящего ключом Стас сначала не обратил внимания. Потом долго смотрел в обтянутую синей форменной курткой спину и сообразил, наконец, что следователь Кормилицын А. В. прибыл на рабочее место. Дверь закрылась перед носом, Стас постучал и толкнул створку.

– Вы ко мне? – лейтенант уже уселся за пыльный, заваленный бумагами и разным хламом стол, положил перед собой портфель и втянул голову в плечи.

– К вам, – подтвердил Стас, – я Нестеров. Мне сказали, что дело у вас.

Кормилицын с минуту смотрел в окно, на пыльную решетку за ним, кивнул и повернулся к посетителю.

– У меня, – подтвердил он, – и вещи вашей жены тоже у меня. Вот, – он грохнул дверцей облезлого от старости сейфа, достал черный пластиковый пакет и положил его на груду старых журналов.

– Распишитесь, – из портфеля на свет появилась опись, Стас взял листок, пробежал строчки, и потянулся за предложенной ручкой.

– Все, можете идти, – Кормилицын запихнул бумагу в портфель и включил системный блок компьютера. Надрывно загудел вентилятор, но после пинка успокоился, и в кабинете стало тихо.

Стас заглянул в пакет, положил его на стул и спросил негромко:

– Это все?

– Да, – не глядя на него, кивнул лейтенант, – все. Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела я вынес и отправил в прокуратуру. Можете идти.

– Погоди, – Стас подошел к столу, расчистил на нем свободное место, оперся ладонями о столешницу, – я не понял – почему отказ? На каком основании? А экспертиза? А схема ДТП? А…

– Обращайтесь к руководству, – уши Кормилицына скрылись под жесткими погонами, он внимательно смотрел на покрывавший монитор слой пыли, словно читал свою речь с черного экрана.

– Обращусь, – пообещал Стас, – обязательно обращусь. Фамилию и должность мне назови, чтобы я ничего не перепутал.

Апатию и безразличие как рукой сняло, под ребрами словно пружина сжималась, усталость и боль последних суток нашли выход и вот-вот вырвутся наружу. Стас знал за собой эту слабость, и, как всегда, оказался не готов, помнил только, что сейчас надо очень внимательно слушать оппонента, а, по возможности, записать, все, что он говорит. Руки не дрожали, строки на листе выходили четкими и аккуратными, только хвосты у букв получались угловатыми, острыми, а стержень рвал бумагу.

– Вот и напишите туда, – Кормилицын даже откинулся на спинку стула, – он вам подтвердит, что дело закрыто в связи с гибелью виновной.

– Виновной? – голос снова подвел, и Стас пожалел, что оставил бутылку с водой в машине. В горло ничего не лезло, он не ел со вчерашнего дня, да и не смог бы, даже если бы и захотел.