Хэзер Уэббер - К югу от платана

– Чек пробили на прошлой неделе. Похоже, в доме обосновался сквоттер.

Судье Квимби нужно было всего лишь купить упаковку электрических лампочек. Через десять минут у него начиналось заседание.

– Пускай Блу из Бишопов, но она на своего отца, братьев и даже маму совсем не похожа. Не помню, чтобы она хоть раз своим поведением навлекала на себя беды. Блу приветливая. Добрая. Кроткая. Немногие это замечают, но это потому, что они не удосуживаются как следует посмотреть. Люди часто видят лишь то, что хотят видеть.

Миссис Тиллман, недавно вышедшая на пенсию школьная учительница и супруга владельца хозяйственного магазина Айка, стиснула в пальцах кредитку судьи. Буквально взяла ее в заложницы.

Судья кивнул на карточку.

– Миссис Тиллман, мне правда пора идти.

– Вы знали, что Блу у меня училась? Да-да, я была ее учительницей в пятом классе. Помню, как-то подходит она ко мне и спрашивает, не хочу ли я купить какие-то камни, которые она нашла. – Увлеченная рассказом, миссис Тиллман взмахнула кредиткой судьи. – И вот вываливает она эти камни мне на стол. Гладкие такие и отмытые дочиста. И говорит, что ученики могли бы расписывать их на уроках рисования. Она, мол, даже уже один разрисовала для примера. И показывает мне камень, раскрашенный под ягненка. Очень симпатичный, кстати. Что сказать? Я купилась.

– У меня через семь минут начинается суд.

– Я, конечно, была уверена, что Блу оставит деньги себе, ведь Бишопы едва сводили концы с концами. Но смотрю: во время обеденного перерыва она подошла к парте Шепа Уиллера и все мои четвертаки подложила ему. Оказалось, Мэри Элайза в тот день не дала ему с собой никакой еды. Я после расспросила работниц столовой и выяснила, что это не единичный случай. Семья у Шепа была уважаемая, обеспеченная, а все же у него частенько с утра и маковой росинки во рту не было.

Миссис Тиллман наконец очнулась и использовала кредитку судьи по назначению. А затем, протянув ему чек на подпись, закончила:

– Само собой разумеется, после этого я несколько лет покупала у Блу все камни, которые она приносила в школу. А тот, раскрашенный под ягненка, до сих пор лежит у меня на каминной полке. Бесценное сокровище, вот что это такое. Бесценное сокровище.

Я вытащила из духовки противень шоколадного и кокосового печенья, и дом тут же наполнился сладким сливочным запахом. Поставив противень на гранитную столешницу, я покосилась на малышку, спящую в стоящей возле дивана колыбельке.

– Думала, я совсем не так буду себя чувствовать.

Эту колыбель я пару лет назад нашла на блошином рынке в Бирмингеме. Она стала одной из первых вещей, которые я купила, решившись начать процесс усыновления. Пришлось несколько недель счищать с нее облупившуюся краску, чтобы вернуть кленовым рейкам их первозданную красоту. Но результат того стоил.

– И каких же ощущений ты ожидала? – спросила Марло, прихлебывая холодный чай и не сводя внимательного взгляда с Мо.

Элмор Аллеман – которого все в округе ласково называли Мо – сидел рядом с Перси на обтянутом фиолетовым бархатом диване и осторожно покачивал колыбельку, сжимая изящную ручку темно-коричневыми пальцами.

– Не знаю.

Я сунула в духовку противень с новой порцией печенья и завела таймер. Выпечка всегда меня успокаивала. А сегодня мне это было просто необходимо. Как говаривала Твайла, мне срочно требовалось «утешиться печеньками».

– Нормальных. Думала, буду чувствовать себя как нормальная мама.

Ясное дело, сам факт того, что я нашла ребенка в лесу, никак нельзя было назвать нормальным. И все же…

Я всегда мечтала о том, чтобы в доме звучал детский смех, чтобы за ужином собиралась дружная семья, чтобы кругом царила атмосфера любви и счастья. За последние несколько лет я посетила дюжину встреч, прошла обследование, пережила тщательный осмотр своего дома и получила официальный документ, подтверждающий, что я могу быть опекуном и усыновителем. Но до недавних пор я к исполнению своей мечты и близко не подходила.

– Сколько раз я тебе говорила, что ничего «нормального» не бывает? – заметила Марло, подавив зевок.

Она не желала отправлять Мо в «Аромат магнолий», ухаживала за ним сама и совершенно выбивалась из сил. По ее усталому лицу, по залегшим под глазами фиолетовым кругам было ясно как день, что, несмотря на помощь ежедневно приходивших к ним сиделок, следить за Мо ночами и управляться в магазине днем было для нее непосильной ношей. Мне хотелось узнать, как прошла встреча с новым владельцем магазина, но момент был неподходящий для расспросов. Не хотелось, чтобы этот вечер хоть что-то омрачало.

– Ну да, ну да. – Я выложила теплое печенье на тарелку, отнесла ее в гостиную и села рядом с Марло.

– Тогда как же ты себя чувствуешь? – спросила Перси, потянулась за печеньем и с любопытством посмотрела на меня своими рыжевато-карими – цвета виски – глазами.

Утром я позвонила ей из больницы, и она ушла с занятий, чтобы встретить меня дома. Мне приятно было, что она тут, со мной. С тех пор как она приехала домой на каникулы, общались мы мало – Перси посещала летние курсы в местном общественном колледже, работала, а по вечерам надолго куда-то исчезала. И я подозревала, что она тайком с кем-то встречается.

В отличие от меня Перси была общительной, нравилась людям и, кажется, вовсе не страдала от фамильной стигмы Бишопов. На меня в свое время общественное порицание обрушилось в полной мере, Перси тогда была еще слишком мала, чтобы что-то понимать. К тому же у нее было замечательное – и крайне завидное – свойство не беспокоиться о том, что о ней думают другие. А меня это волновало. Порой даже чересчур.

Я попыталась облечь свои ощущения в слова.

– Я думала, что, став мамой, испытаю прилив тепла. Ну, знаете, такого, что дает настоящая любовь. Оно все ширится в груди, и кажется, что ты вот-вот лопнешь. А вместо этого у меня такое ощущение, будто в желудке затянулся какой-то холодный узел.

– Как по мне, именно так все родители себя и чувствуют, – усмехнулся Мо.

– А ну цыц! – шикнула на него Марло. – Не пугай ее, она еще и суток мамой не пробыла. Этот холодный узел, Блу, это страх. Ты боишься.

Я не просто боялась. Я была в ужасе. Не от того, что стала матерью, но от мысли, что малышку, возможно, придется вернуть семье. Или отдать государству. Или еще кому-то.

У Перси тренькнул телефон. Она глянула на экран, тут же вскочила на ноги, извинилась и, перескакивая через две ступеньки, бросилась наверх, в свою комнату. Длинные каштановые волосы плащом летели за ней.

Я покосилась на Марло и заметила, что она вопросительно вскинула бровь. Оказывается, не я одна заметила, что у Перси какие-то тайные отношения. Раньше она никогда не выбегала из комнаты, чтобы ответить на сообщение.