Дарья Щедрина - Черный квадрат Казимира

Мишке стало совсем тошно. Он поднял несчастные глаза на соседку и взмолился:

– Ну, не надо, тетя Зоя, пожалуйста! Я же только хотел футбол по телевизору посмотреть. «Зенит» же сегодня играет. Вот и купил пару бутылок. Я брошу, правда, и ремонт сделаю, честное слово! Не ругайте вы меня и так жить не хочется!

– Что значит, жить не хочется?! – встрепенулась Зоя Степановна, готовая уцепиться за случайно сорвавшуюся с языка фразу.

– Это я пошутил, тетя Зоя, все нормально… Я пойду… Там футбол скоро начнется. – Мишка вскочил со скамейки и, пряча за спиной пакет с бутылками, стал отступать к двери подъезда.

– Иди уж, болельщик, – и снисходительно махнула сухонькой ладошкой, – смотри свой футбол. Но помни, что я тебе сказала!

– Угу, – кивнул Мишка и скрылся за массивной железной дверью, пропустив вперед себя собаку.

Через час, выпив еще одну бутылку пива, как был в одежде, Михаил крепко спал хмельным, тяжелым сном, уткнувшись лицом в подушку и свесив руку с дивана под монотонное бормотание телевизора. Чарли подошел к хозяину, обнюхал его руку, лизнул ее мягким языком и, тяжело вздохнув, улегся на полу возле дивана. Своим большим собачьим сердцем он чувствовал, что хозяин его в беде. Но беда эта была невидимой, неосязаемой, поэтому более опасной. Он не знал, как помочь, оттого страдал не меньше хозяина. И единственное, что мог сделать преданный друг в такой ситуации, просто быть рядом.

После той памятной фотосессии в душе Казимира поселилось нечто темное, опасное, угрожающее в любой момент выйти из-под контроля, вырваться на волю и завладеть его сознанием, превращая взрослого, умного, интеллигентного мужчину в дикого зверя, одержимого своим желанием. Казимир боялся пробуждения зверя в себе и изо всех сил гнал опасные мысли прочь. Днем на работе, в домашних хлопотах он еще как-то справлялся, отвлекаясь на неотложные дела. Но наступала ночь…

Казимир пытался сосредоточится на воспоминаниях о прошлом: как качал маленькую Полю на руках, как возил ее в детской коляске. Но мысли его предавали и неумолимо возвращались к повзрослевшей дочери, превратившейся в юную, очаровательную, желанную до дрожи женщину. Он не мог, не имел права испытывать такие чувства к собственной дочери, но испытывал. Страшное слово «инцест» хирургическим скальпелем втыкалось в мозг и терзало его.

Он боялся заснуть, потому что темнота, поселившаяся внутри, немедленно поднимала свою змеиную голову и выползала из самых тайных закоулков души. И тогда сны, тяжелые, душные, пропитанные вожделением насквозь, накрывали его, маня запретным наслаждением и мучая, терзая, изматывая. Он просыпался, выныривая из сна, как утопающий выныривает из губительной водяной бездны, хватая ртом воздух, задыхаясь, обливаясь горячим потом. И невидящими глазами смотрел в блеклый квадрат окна, где сквозь портьеры сочился слабый свет уличных фонарей.

Вымотанный бессонницей, гонимый жаждой, Казимир вставал среди ночи и плелся на кухню попить воды. Но и этот короткий путь превращался в Виа Долороза, ведя его на Голгофу. Потому что, чтобы попасть на кухню, нужно было пройти мимо комнаты Полины. Он замедлял шаг, чутко прислушиваясь к тишине за дверью, пытаясь уловить малейший звук. Темнота, поселившаяся в душе, как магнит тянула его подойти, прижаться ухом к прохладной поверхности двери, коснуться рукой дверной ручки и… тихонько нажать ее, не вызвав сухого щелчка, способного взорвать тишину. Заглянуть в комнату одним глазком, только одним глазком, посмотреть с замирающим сердцем на ту, что мирно спала, закутавшись в одеяло, по-детски подложив сомкнутые ладошки под щеку и разметав золотые, с розоватым оттенком волосы по подушке…

О, как мучительно ему хотелось подойти ближе, к самой кровати, сдерживая дыхание, и дрожащей рукой отвести в сторону пестрое одеяло, вдохнуть до головокружения завораживающий запах юности и свежести, исходящий от свернувшегося в уютной позе эмбриона, спрятанного под тонким полотном пижамки, манящего, сводящего с ума девичьего тела…

Но Казимир держался, держался из последних сил. Он перестал нормально есть, спать. Под глазами его залегли темные круги – свидетели душевных терзаний, он похудел. Однажды ночью, вернувшись из кухни, где он долго пил холодную воду прямо из-под крана, тщетно пытаясь погасить пылающий внутри огонь, он вернулся в супружескую постель, стараясь не разбудить спящую жену. Но Юля проснулась к его досаде и, едва он снова лег, прижалась к мужу теплым боком.

– Ты чего не спишь, милый? – прошептала она чуть хриплым ото сна голосом.

– Пить захотел, – буркнул в ответ Казимир, пытаясь повернуться к Юле спиной.

Не тут-то было! Горячая потная ладонь проникла под его майку и скользнула по животу вниз. Возле самого уха послышалось сопение.

– Ты какой-то напряженный в последнее время, дорогой. Тебе надо расслабиться, тогда и спать будешь хорошо.

Намерения Юли были очевидны, да она их и не скрывала. По-кошачьи мурлыкая, жена навалилась на него рыхлым, расползшемся к 34 годам телом, призывно подставляя влажные, горячие губы для поцелуя.

– Ну же, Казимир, ты так редко обращаешь на меня внимание, что даже обидно!

Вот он, супружеский долг, будь он неладен, с тоской подумал Казимир, нехотя обнимая жену. Но вдруг почувствовал такое отвращение, будто в его объятиях оказалась не располневшая, погрузневшая, мягкая, но привычная и родная Юля, а омерзительная жаба. И эта жаба льнула к нему своей пупырчатой кожей, прикасалась липкими перепончатыми лапами, лизала лицо мерзким влажным языком… Тошнотворный ком застрял в горле, по спине пробежала волна мурашек, как бывает при соприкосновении с чем-то невероятно омерзительным и гадким. И Казимир резким движением оттолкнул жену, не смог сдержаться, хоть и пожалел сразу о своей резкости.

– Прости, Юль, – забормотал он виновато, – я сегодня так устал на работе, вымотался… Давай в другой раз, хорошо?

Юлия презрительно фыркнула и демонстративно повернулась к нему спиной, потянув на себя одеяло так, что Казимир остался наполовину раскрытым. Но он даже не попытался вернуть полагающуюся ему половину одеяла, свернулся калачиком, подтянув колени к животу и обхватив себя руками за плечи. В душе смешались вина, облегчение и беспросветная тоска.

Не к месту вспомнилось, как много лет назад он, выпускник престижного инженерного университета, встретился со своим лучшим другом и одноклассником Женькой, офицером-подводником, который вернулся из своего первого автономного плавания. На дружеской пирушке, организованной Женькой, он представил друзьям свою невесту. Юная восемнадцатилетняя Юлька поразила Казимира, так была нежна и воздушна, словно фея из детской сказки. Тоненькая, хрупкая, хорошенькая, как куколка. Женька очень гордился своей невестой, демонстрируя друзьям ее, как неимоверно ценное приобретение.