Света Тень - Мои путешествия во сне и наяву. Сборник рассказов

Сегодня приснилась очень интересная бабушка, родня Перминова Димы. Мы были в гостях, Бернард заикал, она сказала, это оттого, что он много пьёт всяких напитков, типа кока-кола, что кислотность нарушена. Бернард, конечно же, возмутился, но он и правда много пьёт ситро. А ещё эта бабушка настряпала целый стол беляшей и пирожков, причём рецепт теста бездрожжевой, и пекла она их в настоящей русской печи. Я это всё великолепие пыталась заснять на планшет и выложить в инстаграмм, но у меня ничего не вышло, планшет глючил и вырубался. На стенах у неё были старые картины и фотографии, домик такой уютный, чистенький и пирожки были дюже вкусными. Больше ничего не запомнила.

Снилась чушь. Юля и Лена лесбиянки, Красноярская, Нора и четыре шавоньки, надо покормить собак, но сначала Нору, однако нахожу корм для мелких, в результате Нора поела дважды, а тупые шавки ни разу, до этого снилась Нора и то ли семь, то ли восемь ещё собак, собаки, собаки и Красноярская.

Собственно сон был длинный. Сначала дом родительский, на антресолях запасы молока и вина. Вино хорошее, испанское в тетрапаках. Когда я спросила маму, где она купила такое интересное молоко, в пакете было на стакан пустого места, мама сделала круглые глаза, – О чем это ты? Я поглядела на антресоли, антресоли со всем содержимым стали невидимые. Понятно, я этого видеть не должна была. Проехали.

Потом в городе я увидала церковь и памятник. Памятник был новый, его как раз устанавливали, гигантский, бронзовый, монгольский шлем как-бы висел в воздухе, раскосые прорези для глаз, красивый орнамент и конь, всадник. Любопытная композиция. А церковь стояла на искусственном валу, насыпи. Саша объяснял мне, что у церкви два фундамента, один, на котором стоит сама церковь, а второй – это вот эта насыпь, под ней вся канализация, что это очень сложно сделать в одиночку, проложить все эти медные трубы. Видимо я хотела, чтобы Саша построил дом по старинной технологии.

Сосед Юра попросил меня дать ему удлинитель, встречаемся на выезде из города. Он хочет покатать сына Диму на саночках, и чтобы сэкономить бензин, думает поехать на электричестве. Подключить машину к розетке и ездить туда-сюда. Довольно странное желание и сомнительная экономия.

Я захожу в художественное училище. Там дискотека, вечеринка, громкая музыка, мигает свет, толпятся танцующие студенты, не протолкнуться, запах алкоголя, табака и пота. Вижу Назарову и Огиенко, они меня тоже замечают, здороваются. Людмила Николаевна говорит, подзывая меня к себе, перекрикивая музыку.

– Оля, ты то нам и нужна, хорошо, что пришла. Тут Марина Львовна хочет тебя видеть, чтобы ты с Виктором Николаевичем попросила у неё прощения стоя на коленях. Вдвоём, обязательно вдвоём, иначе она отказывается говорить, в чём дело. Она очень обижена, это её требование.

Я недоумеваю, кого и когда я могла обидеть? да ещё так серьёзно, я в училище не была уже сто лет и даже не помню, кто это такая – Мария Львовна. Огиенко кивает, мол, он тоже не знает, в чём дело, она отказывается говорить, что случилось, и в чём они виноваты, говорит только, что у неё есть видеозапись, посмотрев которую мы всё поймём и она надеется, извинимся на коленях.

Мы стали пробираться сквозь толпу. Что за странная история? Я заинтригована. Спускаемся в подвал, точнее в цокольный этаж, музыка здесь почти не слышна, только гулкие отдалённые звуки ритма, басы, тут внизу аудитория Марии Львовны. Большие, красивые старинные окна в резных рамах с витражами. Урок закончился, малышня с шумом, как горох, высыпалась из кабинета. Мы разгоняем их подальше, потому что ну мало ли что у неё там на плёнке, какой такой позор? Время уже 12 ночи, я говорю, чтобы дети не убегали со двора, думая о том, что я уже точно опоздала на стрелку с Юрой. Мои дети тоже тут, я и их прогоняю, много любопытных, кто слышал разговор тоже хотят посмотреть на видео компромат.

Ко мне подходят во время всей этой нерабирихи различные полузнакомые люди и здороваются.

– Привет, Толя, – говорят они, и так несколько раз, поначалу кажется, что они говорят, Оля, но когда это говорится часто, то ясно, что называют они меня Толей.

Назарова смотрит на меня вопросительно.

– Оля, что это? Почему они называют тебя Толя?

– Да это, Людмила Николаевна, тут такое дело, я полгода училась вместо Толи Обухова, выдавала себя за него, он попросил его заменить, вот они и думают, что я Толя, – пришлось раскрыть мне старый мой обман, хотя странно, что они меня узнали спустя столько лет, и ведь я сейчас с косичками и ясно, что я девочка. Назарова недовольна этой историей, но дело прошлое, шалости молодости, что уж теперь.

Наконец в аудитории нет посторонних, и обиженная, но гордая Мария Львовна включает запись. Это старая плёнка с телевидения, с ИГТРК кажется, сюжет про наше училище, про керамичку, мой 1 курс, все молодые и зелёные. Мы стоим возле большого, старого сундука, где сушатся наши изделия, до сих пор помню тот влажный, полуподвальный запах сырой глины, показываем журналисту наши изделия. Это изящные, красивые глиняные шкатулки в виде сердца, изготовленные ко дню Святого Валентина. Мою шкатулку с розочками на крышке повело во время слишком быстрой сушки и обжига, поэтому она похожа не на сердце, а на жопу, уродливо раздулась от деформации, а так как на крышке кроме розочек есть ещё и ручка, чтобы удобно было открывать, кто-то из студентов пошутил, что, так вот как выглядит жопа с ручкой. И смех, все смеются, даже я, даже Огиенко. Даже сейчас, смотря эту запись мы радостно смеёмся, от сердца отлегло. А я то думала, что что-то серьёзное, а я и забыла про эту свою первую, неудачную шкатулку, про эту съемку. Так приятно увидеть эту старую запись, окунуться в ту атмосферу молодости и беззаботности.

Мария Львовна вся вспыхнула от негодования, она не такой реакции ожидала, она возмущена.

– Как вы не понимаете? вы опозорили училище на всю область (ИГТРК – это областное телевидение), как вам не стыдно? Разве можно было такое показывать журналистам? А вы, Виктор Николаевич, вы куда смотрели? Вы же педагог, ладно, они дети, но вы то взрослый человек, как вы могли такое допустить? Такой позор!

Я пытаюсь её убедить, что ничего страшного в этом нет, что я не специально сделала такую шкатулку, это все от нехватки опыта, что это и правда очень смешно и совсем не обидно, и вообще, как можно столько лет думать об этом, копить в себе обиду? Столько лет! Двадцать лет прошло, страшно подумать, двадцать лет прошло с того времени. Нет, я не собираюсь просить прощение и тем более на коленях, если она считает это обидным и оскорбительным – это её проблемы, мне её жаль, но не более. Огиенко тоже не видит причины извиняться, как и Людмила Николаевна, она вздохнула с облегчением, угроза оказалась надуманной. Мария Львовна испепеляет нас всех взглядом, полном справедливого гнева и презрения – и это люди искусства, они считают себя воспитанными, интеллигентными людьми, и это цвет нашего общества, куда катится мир, говорит её взгляд.