Петр Гладилин - Озельма король пчел

Так точно: три месяца из шести пролежал в медсанчасти на обследовании, признан годным, но тогда еще был парнем, – отрапортовал Морозов, – а сегодня стал осматривать… мама моя родная… женские половые признаки… как первичные, так и вторичные!

Даже если у меня не будет обеих рук и обеих ног, они все равно признают меня годным к службе и вернут в казарму, так что у меня оставался только один выход – стать девушкой. Теперь никто не скажет: иди, Коля, служи, защищай Родину… Я хочу домой, отпустите меня домой, товарищ полковник.

То есть все-таки получается, что ты стал бабой сознательно? – сказал командир части.

В каком-то смысле – да.

Я на своем веку знал разных симулянтов, но такого я не видал никогда! – вмешался доктор в погонах.

А что я мог поделать?! – спросил Багаев. – Я бился об этого москвича, так сказать интеллигента, как рыба об лед!

Я задыхаюсь, я медленно умираю, я не мыслю себя вне театра, отпустите меня домой, – попросил Лебедушкин.

Полковник подошел к столу. Взял в руки мельхиоровый подстаканник со стаканом, какие подают в поездах, сделал огромный глоток остывшего чаю. Поставил стакан с подстаканником на место и вынес свой вердикт:

Никуда мы тебя не отпустим, Коля! Я лично займусь твоим воспитанием! Я из тебя, Лебедушкин, сделаю мужчину! Тобой Родина гордиться будет!

В казарму его в таком виде возвращать нельзя! – вполголоса робко заметил Ювачев.

Испортят девку, – выразил свое опасение Багаев.

Жить будет в клубе, – сказал полковник.

Клуб третий год стоит на ремонте, – скромно за- метил адъютант, всем видом показывая, что не спорит, но только констатирует факт, и не более того.

Вот и замечательно, – моментально парировал полковник, – обеспечить формой одежды, кроватью, одеялом, тумбочкой для личных вещей и трехразовым питанием. Кто-нибудь еще знает о случившемся?

Никто, кроме здесь присутствующих, – доложил Ювачев.

И чтобы никому ни слова. Слабый ты стал офицер, Багаев, не можешь справиться с интеллигенцией. А я хотел тебя представить к повышению.

Получается, мне в капитанах всю жизнь ходить?

Пока капитанские звездочки на погонах не завоняют!

Ну, держись у меня, Коля Лебедушкин, я тебе устрою праздничную жизнь! – после огромной паузы, глядя в душу Лебедушкину, зло сказал капитан Багаев.

Каждая несовершенная душа сама в себе несет свое наказание. Мне вас жалко! – ответил Лебедушкин.

«В этом парне что-то есть!» – заметил про себя полковник:

Все свободны! Поселить интеллигента в клуб, обеспечить трехразовое питание, составить расписание занятий, строевая, боевая, тактика, устройство парашюта и прочее. И чтобы ни одна живая душа не узнала о происшедшем. Иди в роту и командуй, капитан. Все свободны. Ювачев, останься.

Вдруг полковник почувствовал странное желание… ему захотелось искупаться в метели.

Машину на выезд, поедем на аэродром, посмотрим, как идет ремонт взлетно-посадочной, заодно подышим свежим воздухом.

Есть, товарищ полковник! – отрапортовал адъютант.

Симулянта Колю Лебедушкина поселили в клубе воинской части. Поставили на сцену железную кровать, прикроватную тумбочку, табуретку, принесли матрац, комплект постельного белья и заперли на ключ. Хотели на всякий случай поставить часового, но в последний момент полковник передумал… не выдержит, станет домогаться. Когда наконец впервые Лебедушкин остался один, он отправился путешествовать по пустой сцене. Включил дежурный свет, прикоснулся рукой к кулисам. К сожалению, они были не черные, как в театре, а красные. Потом он вышел на авансцену и прочитал перед пустым залом по памяти отрывок из Мандельштама. Ему нравился собственный высокий девичий голос.

«Ну, теперь-то, – подумал он, – когда я уж точно не гожусь для строевой службы, они уж точно обязаны от- пустить меня домой».

Лебедушкин прилег на кровать поверх одела и стал вспоминать прежнюю, гражданскую жизнь: они с мамой идут поступать в школу-студию МХТ, мама ужасно волнуется, из приемной выходит Олег Павлович Табаков, за Табаковым идет знаменитый артист, и они о чем- то легко и с удовольствием спорят. Мама волнуется:

Коленька, может быть, не надо в театральное?

У нас артистов никого в роду не было.

Не было – будут! Может быть, я заложу начало огромной актерской династии.

Ну ты, Колька, фантазер!

У Станиславского есть такая глава: «Актер и воображение». Не может быть артиста без воображения – это даже очень хорошо, что есть фантазия.

Хорошо, если б ты поступил, мальчик мой, – взмолилась мама.

Я обязательно поступлю!

Коля вспомнил, как он ворвался домой и рассказал маме, что поступил, и у мамы закружилась голова… Она пошла в гостиную и легла на диван.

Проучившись несколько месяцев в студии, Коля влюбился.

Однажды он признался маме: «Наверное, у меня будет девушка».

И прочитал в глазах матери: «Скоро женится. И я останусь одна». Коля обнял маму и поцеловал, и по- чувствовал, как ей стало хорошо и спокойно в его объятиях.

…Лебедушкин лежал на солдатской койке и вспоминал Москву.

Летнее теплое утро. Светит солнце. Он идет по Тверской от Юрия Долгорукого вниз, сворачивает в Камергерский, входит в школу-студию МХТ, поднимается на третий этаж, входит в класс, начинаются экзамены. Он приготовил этюд. Маша сидит рядом, и они еще не сказали «про любовь» друг другу ни слова, но точно знают, что влюблены. У нее в руках зеленая тетрадка и карандаш. Это театральный реквизит, она будет играть строгую и не очень умную учительницу. На ее коленях лежат очки-велосипеды без линз. Трудная роль для студентки первого курса. Маша волнуется. Ей очень хочется, чтобы ее этюд понравился Коле.

За окном вдруг становится темно. Первые капли дождя бьют по подоконнику. Вместе с первыми каплями на подоконник падает воробей, он смотрит в глаза Коле.

На дне сумки лежит мобильный телефон, Коля достает телефон и фотографирует воробья. Воробей позирует и улетает.

«Покажи», – просит Маша. Коля показывает ей воробья.

В класс входит руководитель курса, начинается экзамен.

С Настей Комариной, девушкой двадцати одного года, адъютант Ювачев познакомился летом в Петербурге. Она стояла на Аничковом мосту и смотрела на воду. Ювачев думал, что эта девушка о чем-то задумалась и поэтому смотрит вниз на воду. Но, когда он перегнулся через перила, увидел, как течение уносит очень красивую соломенную шляпку.

Жаль, очень красивая вещь, – сказал Ювачев. Насте понравилось, что ее пожалели. Так они и по-

знакомились.

Адъютант Ювачев не смог выполнить приказ командира части. В письме Насте он выдал военную тайну:

«Странные истории происходят порой в жизни. Действительно, был новобранец Лебедушкин парнем. Все – как положено. А тут повели солдат мыться в баню. Разделись все донага, разобрали шайки, мочалки, мыло, разошлись по душевым. И вдруг замкомзвода видит: идет с шайкой девчонка! В левой руке – шайка, а в правой – кусок мыла. Вокруг голые парни, и она – в чем мать родила. И ни тени смущения! Как будто так и надо. Стали разбираться, кто такая, оказалось – это солдат. Рядовой Лебедушкин. Призвали нормального парня. Щупленький, конечно, но был нормальный мужичек, и все у него было чин по чину… и брился, и баском разговаривал, и мужское достоинство было… на месте. И вдруг за ночь превратился в девчонку. Повели к доктору, осмотрели. Женщина! Как она есть! Его спрашивают: «Зачем ты такое сделал?» А он отвечает: «Чтобы домой меня от- пустили. Не хочу в армии служить». Вот какие дела про- исходят порой на свете, Настена! Что только люди не сделают над собой, симулянты, чтобы от армии откосить!»