Марианна Твардовская - Невероятности. Сборник рассказов

– Эх парень, – морщился следователь, – а друг твой Рома с пеной у рта тебя выгораживал.

На Ромку тоже завели дело.

Не оставляли мысли о Мире. Как она? Приходила ли к ней полиция? Наверное, переживает за него.

Адвокат, сердобольная женщина, пообещала помочь, позвонить девушке.

– Не впутывайте меня в это, – испуганный голос в трубке, – не хочу ничего о нём слышать. Он все врёт, мы не пара.

Услышав новость, окаменел. Отказался дальше продолжать беседу.

В камере фонтаном вырвались из него наружу страх, ярость, отчаяние. Он рычал, кидался на стены, в кровь разбил костяшки пальцев.

– Эй парень, полегче там, – прикрикнул дежурный из коридора.

Скрючился на полу, корчась от душащих слёз. Оплакивал неслучившуюся с ним жизнь.

В серых стенах камеры безмолвно наблюдали за ним теперь уже вечные спутники: груз отнятой человеческой жизни, страх и предательство. Мрачной тенью нависли 17 лет одиночества.

– Мы спасём вашу ногу.

Взгляд молодого хирурга обнадёживающе участлив.

Слушая и не особо вникая, старик думал о своём. Последние четыре месяца мир испытывал его на прочность.

Когда успели всегда твёрдо стоящие на земле ноги превратиться в неустойчивое полотно гноящихся ран?

Да, часто был невнимателен к себе. Но к приближающимся восьмидесяти подходил размеренно и вполне счастливо. Костюм руководителя сменили удобные свитера. Деловые встречи – нарды с друзьями. Полюбились сериалы по первому. Вечерние пешие прогулки с женой и приезды внуков на выходные – хорошая награда на склоне лет.

Мог ли он предположить, что самые нелёгкие испытания жизнь приберегла для заката.

– Мне не нравятся анализы, – голос хирурга вернул в настоящее, – давайте пройдём дополнительное обследование и по результатам будем готовиться к операции.

Встаёт неуверенно. На левую совсем не опереться, она беспомощной тряпкой повисает в воздухе. Сползает широкий тапок-беззадник. В другую обувь чёрные распухшие ноги не помещаются.

Надежда, которую эскулапы почти растоптали за эти месяцы, робко приподняла голову. Вернулась смешинками в глазах. Шансы есть, пообещал хирург. Ему можно доверять, он светило. И первый за четыре месяца, кто сказал, что побороться можно. Да, этому стоит доверять.

Вечером, в одинокой маленькой квартирке, шумно размешивает ложкой чай с сахаром, пристраивает саднящую ногу поудобнее. Перебирает в голове хронометраж последних месяцев.

В первое утро нового года не проснулась жена. Вспомнил как пытался разбудить, растормошить. Отказывался понимать и принимать. Так и осталось в нём это недоумение. Как может уйти человек после обыденного «спокойной ночи». Думал каждый день, что не успела она сказать чего-то очень важного. И он не успел.

Через неделю на ноге появилась ранка. Расчесал, думал старик. Заживёт. Потом вторая, третья. Трофические язвы, сочась, растеклись по ногам чёрными мёртвыми материками. Врачи разводили руками. С шунтированием опоздали. Только ампутация. Да и то риск велик, что-то кровь у вас не очень.

– Что, съели? – усмехается, сопя кривым борцовским носом.

Пять лет назад ему уже ставили неизлечимый диагноз. Шептали родным за его спиной: «Уходит. Счет на дни».

А он обвёл всех вокруг пальца. Могучее желание, жажда жизни сотворили чудо. Через пару месяцев уже собирал ягоды на варенье, взобравшись на любимое вишнёвое дерево. Дети любят своё, домашнее.

И сейчас, глядя в окно на разметавшуюся в саду сирень, разговаривал с деревьями.

– Скоро выйду, – уверял, – доктор обещал.

Закуривает. Врачи запретили категорически. Но он то знает, в эти минуты боль замирает. Дарит ему передышку.

Ночи страшнее всего. Боль живет своей жизнью. У неё собственные биоритмы. Днем она дремлет, подвывая фоном сквозь дремоту. А с наступлением темноты набирает силу. Старик с ней соревнуется. Пытается опередить, заснуть раньше, чем проснется она. Но та неумолимо его будит. Он крутится потом до утра, убаюкивая ногу, остро ощущая свою немощность и одиночество. Призывает рассвет.

Утром, пытаясь подняться, шутит: «зато мне теперь не грозит встать с левой ноги».

Качается, стена ловит его, подставляет спину, чтоб не упал.

– Хорошо, что квартира маленькая, всегда есть на что опереться, – морщится от боли, рад что удержался.

От костыля отказался категорически. От предложения пригласить помощницу тоже. Это равносильно признанию собственной беспомощности и бессилия. А он не готов сдаваться.

– Немного осталось, – подбадривает себя каждый день, – вот придут результаты.

Операции не боялся. Ждал как спасения. Представлял, как выйдет, вырвется, наконец, из затворничества. Прогуляется до парка. Там друзья молодости будут ждать за партией в шахматы или нарды. Съездит к морю. Собирались с женой в праздничные выходные. Не успели. Но он все-равно съездит сам. Море встретит запахом соли и свежего прибоя. Он разуется. Почувствует прохладу воды. Брызги волн вернут к жизни. Будет бродить так, вдыхая море и ветер. Наполняясь радостной уверенностью, что тело с ним заодно и больше не подведёт.

Через неделю раздаётся звонок. Врач мучительно, через долгие паузы, подбирает слова.

– С таким диагнозом операция невозможна… – нервно сглатывает, – Поверьте, мне очень жаль.

Достает сигарету. Закуривает.

– Спокойно, коммунисты не сдаются, – произносит заветную мантру докапиталистических времён.

Вбивает в поисковике неизвестное слово, произнесенное врачом – «миелома».

Приговор. Неизлечимо. Жить от 1 до 3 лет. Покачнулся. Старое кресло успело поймать.

Почувствовал вдруг страшную усталость. Навалились разом горечь потери жены, бессонные ночи, изнуряющая боль и бессмысленные бесконечные походы по врачам.

– Па, что случилось? У тебя глаза другого цвета, – удивляется позвонивший по видеосвязи сын.

Глаза его визитная карточка. В них меняющаяся зелень моря, на побережье которого он вырос. И солнечные искры южного города.

– Не верим, что сердишься, – хихикали дети, когда пытался с серьёзным видом воспитывать их, – пап, у тебя смешинки в глазах!

Смотрит на сына посеревшим мутным взглядом.

– Хватит с меня. По врачам я больше не ходок.

– Пап, а как же коммунисты не сдаются?

День прошел в размышлениях, не пытается ли он переиграть Бога.

– Ну уж нет, – решает, – я еще повоюю.

Спал старик этой ночью на удивление крепко и спокойно. Словно Мир сжалился над ним и укрыл покрывалом светлых снов, давая набраться сил перед новой борьбой.

И снилось ему как ловкими упругими ногами взбирается он на любимое вишнёвое дерево. И нет в его голове мыслей о завтрашнем дне. Потому что завтра ему неподвластно. Нет сожалений о прожитом и утраченном. Потому что это уже прошло. Есть только счастливое сейчас, в котором он закидывает голову к небу, и тысячи солнечных зайчиков смеются в его глазах.