Любовь Воробьева - Тысяча жизней

– Так покажешь? Пожалуйста!

– Что? – даже вздрогнула, так сильно засмотрелась. – А, да… Да там ничего особенного… Так, где же тут…

Начинаю копаться в стопке пухлых от высохшей краски листов в углу комнаты, рядом с окном.

– Ну, вот, пожалуй, не суди строго…

Чуть нервно улыбаюсь. Подходит ближе и заглядывает мне через плечо. Так близко. Так близко мужчина не подходил ко мне уже очень давно. Разве что в метро, но какого черта я вообще сейчас вспоминаю о метро. Почему-то становится душно, и мои руки кажутся мне до крайности нелепыми. Это странно. Не припомню такого волнения от одного присутствия человека рядом.

– Красиво. Очень красиво.

– Спасибо.

Наверное, надо сказать еще что-то, но я уже не хочу. Не хочу убирать свою мазню, не хочу, чтобы он отходил от меня, не хочу потерять его запах и не хочу потерять его дыхание выше моего уха. Если я повернусь, то уткнусь ему носом в грудь, такой он высокий.

– Что у тебя в волосах?

– Что?.. А… Это заколка, китайская шпилька. Если убрать – все развалится.

В классе становится тихо. Шум дождя за окном уступает гудящему городу, а красные лучи закатного солнца заливают баночки с красками.

– У тебя мокрые волосы.

Почти не касаясь моей головы он проводит по стянутым в пучок волосам и аккуратно, медленно вытаскивает шпильку. Секунда, и пряди рассыпаются по моим плечам. Вообще перестаю понимать, что происходит. Бах! Громкий хлопок двери возвращает меня в реальность.

– Забыл документы, ушел!

Майк бодрым колобком прокатывается по студии и вновь скрывается за дверью, на этот раз с папкой в руках.

Мама говорила, что я обрету покой и счастье, родив ребенка. Подруга как-то обмолвилась, что мое одиночество может кончиться с материнством. Мол, я сама же и рожу человека, с которым мне, наконец-то, не будет так люто тоскливо. Ведь я всегда одна. В кругу семьи, рядом с друзьями, в роддоме с новорожденным сыном – я всегда чувствую себя догола одинокой. Моя мама говорила, что все мы приходим в этот мир одинокими, и всем нам суждено покинуть его такими же. Что люди вокруг нас – только в помощь, и никогда – в наказание. Таков замысел, таков путь к гармонии, к гармонии уже не на этой Земле. Так что же ты – одиночество? Бич или награда?

Вчера я уложила сына, выпила вина и легла спать, взяв тебя за руку. За левую, конечно же, ведь ты левша, любовь моя. Муж спал в соседней комнате, накануне нашу семью захлестнула средней степени тяжести ссора с пометкой «обыденная». Я же держала твою ладонь, и рука моя горела от твоей крови. Насколько велика та сила, что ты чувствуешь меня за тысячи океанов, а после проснешься, вздрогнув, на своем диване? Удивленно сожмешь ладонь, поднесешь ее к глазам и увидишь ничего? Насколько велика та сила, имя которой – любовь? Сила, которой плевать на расстояние и время, пространство и прочие чертовы условности. Сила, которая заставляет меня чувствовать тепло от одной лишь мысли о том, что ты смотришь на меня. Мы никто друг другу. Нет одной судьбы на двоих, но мой муж спит в соседней комнате, ребенка пора кормить, а я – в другой жизни. В одной из тысяч.

Люси уже налила мне огромную чашку кофе и ждет, когда я припрусь – она всегда так делает перед перерывом. Каст кофе почти не пьет, все следят за питанием. А вот технари, звукари, операторы – это публика Люси, и они ее просто обожают. Я в их числе, плевать мне на здоровую пищу, когда у меня единственный перерыв за смену и надо дотянуть до ужина. Тоже ни хера не пп-шного, кстати. И, несмотря на это, всё вокруг захлестывают волны моего энтузиазма, или, конечно, недосыпа. Но сейчас у меня законный перерыв и я уже сижу в коморке Люси на пустой коробке, среди пакетиков растворимого кофе и другого перекусона, которым можно разжиться в кафетерии. Жаль, конечно, что Люси не работает в столовке, на что я ей постоянно в шутку пеняю. Но и этот соленый крекер тоже ничего, милая моя! В ответ она шлепает меня по заднице и заверяет, что это все ради моей стройной фигуры, «как у матрешки». Да уж дорогая, ты в жизни своей явно не видела ни одной матрешки, они все пышечки, а я дошла уже до состояния «кожа да кости». Красотка, думаю я про себя и откусываю новый крекер.

Моя смена начинается в шесть утра. Это значит, что разлепить глаза мне надо край в половине пятого, чтобы хоть как-то успеть привести себя в порядок. Дальше – ежедневное захватывающее путешествие на метро, а затем на автобусе. Даже не знаю, чем я так накосячила в прошлой жизни, но эти ранние подъемы меня просто убивают. Так и подмывает порой заночевать в павильоне, на каком-нибудь диванчике, где еще несколько часов назад снималась жаркая сцена. Так продолжается без малого месяц. Как и предупреждала меня моя трепетная Рози, я вляпалась-таки в авантюру по смене одних грязных полов на другие. Теперь мотаю срок визы здесь, со шваброй в руках, совершенно счастливая и безмозглая. Так и закончилась наша мокрая во всех смыслах встреча с кудрявым владельцем злосчастного кошелька. Чего греха таить, его природное обаяние, а также совсем нетривиальное место работы заставили мое сердце пуститься в пляс и с концами утянули на эту вечеринку последние мозги. Восхищенная, я не задумываясь согласилась на любое предложение, если такое, конечно, появится. Мой новый друг же поступил как истинный джентльмен, а именно – не забыл рассказать про меня своему менеджеру. И буквально через неделю она таки появилась, эта возможность мечты. Так я и оказалась здесь, конкретно здесь, за светильниками в техническом коридоре гигантского кинохолдинга.

Утро мое начинается не с кофе. Улыбаюсь Хэнку на проходной, хватаю ключи и пулей несусь переодеваться. Мой энтузиазм Хэнка искренне забавляет, он уверен, что более вдохновленной технички не сыщешь. И это не насмешка, ведь мы тут – одна команда. Команда, которую не замечают, пока она выполняет свои обязанности. Мы моем пол, варим кофе, раздаем ключи, следим за сигналкой, графиком работы и прочим. Мы команда, которую замечают лишь в том случае, если что-то идет не так. Не по плану. При таком раскладе всем без исключения срочно понадобится свежий кофе, без которого не снимется и пол плана, ни одна дверь студии не откроется без нужного ключа, а от пыли в гримёрке, очевидно, задохнутся все и в раз. Возьми да вытри, а не истери, быстрее будет! Именно так порой хочется крикнуть в лицо этой Лесли, за чью должность я бы убила. Лесли – правая рука продюсера. Вечно в черной водолазке, даже если за окном плюс пятьдесят, с тугим пучком стервозных волос, с неизменной папкой в руках и вечно трезвонящим телефоном. Вообще-то Лесли – важная шишка, и не должна опускаться до такой ерунды, как проверка работы уборщицы или бариста. Но ее остренький носик успевает поразнюхать везде, и обо всем, соответственно, донести. Пару раз и мне прилетало за ее «бдительность». Жаль, будь она чуть добрее, все те ниточки, за которые она дергает, проводили бы чуть больше любви.