Вилен Визильтер - Свет во тьме

ТИБАЛЬД. Ромео, ненависть моя к тебе

Другого слова не найдёт: ты подлый!

РОМЕО. Но у меня, Тибальд, причина есть

Прощай! Я вижу, ты меня не знаешь. (Хочет уйти.)

ТИБАЛЬД. Мальчишка, это извинить не может

РОМЕО. Клянусь, что я тебя не оскорблял!

Люблю тебя сильней, чем можешь думать…

РЕЖИССЁР. Стоп-стоп-стоп. Всё хорошо, Ромео. Только вот, знаешь, у тебя проскальзывает некий гнилой пацифизм. Перед тобой враг, а ты начинаешь с ним сюсюкать…

КРИС. Так ведь трагедия Шекспира – не только трагедия любви. Я так понимаю. Она глубже. Это ещё и трагедия личности Ромео, который понимает всю бессмысленность вражды.

РЕЖИССЁР. Кое в чём ты, может быть, и прав. Конечно, в этой борьбе нет классовой мотивации. Но Ромео – это буревестник, а у тебя он больше смахивает на гагар, которые тоже «стонут. Гром ударов их пугает», как правильно сказал в «Песне о Буревестнике» великий пролетарский писатель Максим Горький.

КРИС. Но милосердие к врагу – разве не достоинство?

РЕЖИССЁР. Если враг не сдаётся, его уничтожают! Заметь, это не я говорю, это говорит великий пролетарский писатель, буревестник революции Максим Горький. Жёстче надо быть, жёстче. Мы ставим героическую трагедию, а не сопливую мелодраму.

КРИС. Но ведь у Шекспира бессмысленная, беспощадная борьба убивает любовь.

РЕЖИССЁР. Как я уже говорил Джульетте, Шекспир жил в эпоху мрачного, тёмного Средневековья. Живи он в наше время, когда уже виден свет коммунизма, у него был бы другой, оптимистический, финал, как, скажем, в бессмертной горьковской поэме «Девушка и Смерть». И поэтому мы, дети невиданной в истории человечества революции, видим в этой трагедии гимн героизму и всепобеждающей силе любви. Живи сейчас Шекспир, он был бы с нами, как Максим Горький. Я в этом уверен. Поэтому долой гнилой пацифизм и соглашательство! Да здравствует бескомпромиссный героизм! Усёк?

КРИС. Усёк. Но…

РЕЖИССЁР. Никаких но. Продолжаем репетицию…

Поздний вечер. Крис и Светлана возвращаются с репетиции. Таинственные арбатские переулки. Блики света от раскачивающихся фонарей. И лица их то освещаются, то гаснут в темноте.

КРИС. Странно как-то. Исчезает человек, и вы воспринимаете это в лучшем случае как нечто само собой разумеющееся, а то ещё и со злорадным удивлением: «Надо же, контра затесалась в наши ряды».

СВЕТЛАНА. Ну, во-первых, не исчезает, а его арестовывают. Во-вторых, вот уже почти четверть века мы живём в условиях осаждённой крепости, островок социализма во враждебном океане недружелюбия.

КРИС. Но даже в осаждённой крепости должно существовать правосудие. Человеку должны предъявить обвинение. Должно состояться судебное разбирательство. И если суд признает виновным, только после этого сажать в тюрьму. Я так понимаю.

СВЕТЛАНА. Да? Сразу же после объявления Второй мировой войны в Англии, Франции, Бельгии всех подозрительных немцев изолировали без суда и следствия.

КРИС. Так то же немцев…

СВЕТЛАНА. Тут хрен разберёшь, где немец, а где не немец.

КРИС. Но я думаю…

СВЕТЛАНА. Нам с тобою думать неча, если думают вожди. (Пародирует режиссёра.) Это не я говорю. Так говорит великий пролетарский поэт Владимир Маяковский. И хватит об этом. Поговорим лучше о любви.

КРИС . (С удивлением и радостью.) О любви?

СВЕТЛАНА. О любви Ромео и Джульетты…

КРИС. Когда мы встретимся?

СВЕТЛАНА. Опять? Ну, право, не знаю. Ну не тащить же тебя на лекции, мой милый Ромео. Хотя… ты же любитель поэзии. Как это я забыла?

КРИС. (Обрадовавшись.) Да! Я любитель поэзии.

СВЕТЛАНА. У нас в ИФЛИ послезавтра вечер поэзии.

КРИС. А что такое ИФЛИ?

СВЕТЛАНА. Институт философии, литературы и истории. Я там учусь. Жди меня в шесть часов вечера у консерватории. Усёк?

КРИС. Усёк.

СВЕТЛАНА. Всё, пока.

Убегает. Спустя некоторое время на втором этаже загорается свет в окне. Крис смотрит на зажжённое окно…

Аудитория, битком набитая студентами. На заднике сцены что-то вроде огромной стенгазеты. Вихрастые расхристанные человечки вперемежку с человечками в «пыльных комиссарских шлемах». Поэтические лозунги типа: «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо». Инструмент поэта – карандаш и подпись под ним: «Острый, точёный, как штык воронёный», «Эй, школяры и детвора! Даёшь поэмы на-гора!» – и т. д. и т. п. На сцене – Светлана Королёва.

СВЕТЛАНА. Я почти уверена, что вы все читали драму «Гроза» нашего известного классика. И наверняка обратили внимание на главную героиню, Катерину.

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Это которая «луч света в тёмном царстве»?

СВЕТЛАНА. Та самая. Так вот, если вы не возражаете, я вам прочту её монолог в моей интерпретации.

ГОЛОСА. Валяй… Дерзай… Интерпретируй… Пробуй…

СВЕТЛАНА. От постылого порога

Аплодисменты, крики одобрения и осуждения. Всё смешалось. Крис рукоплещет громче всех.

Реплики из зала. Перепалка в зале:

– Ты забралась на чужую территорию.

СВЕТЛАНА (Спускаясь со сцены.) Это на какую же?

– На мужскую.

СВЕТЛАНА (Оглядываясь вокруг.) Что-то я не врубаюсь…

– Ну у тебя же мужские стихи.

СВЕТЛАНА . (Пробираясь между рядами.) А это уже не ко мне. Все претензии – к моей героине. Очевидно, что-то мужское было в её характере.

– Откуда столько пессимизма?

СВЕТЛАНА. А это ты у товарища Островского спроси. Очевидно, не заметил он особого оптимизма в «тёмном царстве Диких и Кабановых».

– Светка, ты отступила от своих позиций!..

А на сцене другой поэт как бы отвечает на реплику из зала.