Ирина Бухарина - Когда кончаются праздники

Глава 1. ПИВНУШКА.

Дом, в котором я живу, знает, наверное, каждый житель нашего городка. Но совсем не потому, что он какой-то необычайно красивый или отличается чем-то особенным. Просто напротив него, через дорогу, стоит небольшая неказистая избушка, выкрашенная синей краской и имеющая славу любимейшего места отдыха городских пьяниц. Хотя заглянуть сюда после получки могут и серьезные отцы семейств, за что пивнушку по праву ненавидит местное женское население. Говорят, что в огромной луже, которая и летом, и зимой озером простирается от проезжей части до входа в заведение, однажды утонул какой-то пьянчуга. Не знаю, правда ли это, но то, что в луже почти каждый день лежат обессиленные мужские тела, выпавшие в теплые воды прямо из дверей забегаловки, я видел воочию прямо из окон нашего дома. Поэтому, когда надо кому-нибудь рассказать, где я живу, забегаловка служит главным ориентиром, и я смело говорю:

– Да там, напротив пивнушки, второй этаж.

И не было случая, чтоб люди переспрашивали, а где это.

Наблюдать за пьяными – одно из развлечений нашего семейства. Эта забава, для других семей горестная, для нас безобидна, потому что единственный взрослый мужчина в доме, отец – человек по всеобщему мнению непьющий, заходит в пивнушку только по праздникам или после бани, знает меру, в луже не валяется и, выпивши, руку ни на кого не поднимает, а, наоборот, становится добрым и веселым. Нам, ребятишкам, да и старенькой бабушке не грустно, а смешно смотреть, как растрепанные женщины выволакивают из дверей тяжелые, обездвиженные тела мужей, кто плача, кто матерясь от бессилия и злобы. Бывает, что вместе с мужьями загуляют и жены, тогда уж совсем не понятно, кто кого тащит через непросыхающую лужу. Маленькие сестренки не понимают, что происходит:

Бабушка, зачем такая большая тетенька все время дяденьку роняет и поднимает?

И бабушка начинает придумывать оправдание:

– Это мамочка больного сыночка домой ведет.

Эх, недалека от истины старая женщина. Разве не больными становятся мужики, на своих ногах и в здравом уме входящие в пивнушку и выползающие из нее порою на четвереньках. А какие страшные драки не раз приходилось нам видеть из наших окон. Начинаются они в пивнушке с криков и ругани, слышных через дощатые стены даже на другой стороне улицы. Потом мутузящих друг друга мужиков выталкивают на крыльцо. Хорошо, если один падает в лужу и успокаивается. А если дерущихся несколько, и в ход пускаются ножи и колья, вырванные из соседнего забора, тут уж дело идет до крови. Досмотреть не удается, бабушка оттаскивает нас подальше от окон, и мы, особенно мои сестры Галя, Фая и маленькая Людмилка, только с ужасом слышим крик, визг, тяжелые удары и милицейский свисток – это от перекрестка бежит милиционер, который и разгоняет обезумевшую от выпитого толпу.

Для мальчишек пивнушка – место запретное и манящее одновременно. Когда после бани, куда меня, как единственного большенького парня в семье, отец брал вместе с собой, мы заходим в пивнушку, сердце мое замирает от чувства приобщения к взрослой жизни. Папиросный дым, запах намокших от пива бочек, какой-то тяжелый мужской дух – все это, казалось бы, неприятное не смотря ни на что сливается для меня в далекий и притягательный образ взрослой жизни.

Отец берет себе огромную кружку пива, а мне покупает горсть леденцов, которые буфетчица выдавала в маленьком кулечке, свернутом из газеты. Мы садимся за стол, и пока он, постоянно вытирая усы, выпивает свою кружку, я не без удовольствия разглядываю свисающие с потолка липучки-мухоловки, на которых гроздьями висят еще живые копошащиеся мухи, читаю и удивляюсь, как здорово придумана надпись, на которую, по-моему кроме меня, никто не обращает внимания, – от одного большого НЕ отходят сразу два слова поменьше – курить и сорить, что означало одновременно – не курит и не сорить. Но дым вокруг стоит коромыслом, да и мусора полным-полно.

Леденцы, и до того слипшиеся в один ком, тают в теплых руках и слипаются еще больше, так что каждый шарик приходится отдирать или отгрызать от других, но это приятно – рассматривать и выбирать, отгрызть ли сначала желтый, а потом зеленый леденец, а может прежде выбрать розовый. Липко во рту, липко пальцам, слипаются глаза после бани в парном тепле пивнушки, и все же приятно слышать гул мужских голосов, чувствовать рядом отца и знать, что через дорогу – дом с мамой, бабушкой, сестрами и крошечным братом, с теплой печкой, на которую можно забраться и спать, спать, спать…

Наш город совсем маленький. Его можно обойти пешком даже нам, мальчишкам. Это раньше мне казалось, что он большой. А однажды мы пошли на вокзал провожать тетю Шуру, уезжавшую куда-то к своему жениху. Шли с песнями под гармошку, на которой лихо наяривал отец. И дорога от нашего дома, а он стоит на самом краю города, в другой стороне от вокзала, показалась совсем не длинной.

В разных концах города расположено несколько кладбищ. Раньше они находились возле церквей, а сейчас церкви не действуют, на них нет крестов, а внутри где-то устроили склад, где-то гараж. Деревни, которые находятся за кладбищами, постепенно стали называть улицами. Теперь у них новые имена – Комсомольская, Первомайская, Советская. И все равно многие еще именуются по-старому – Мышино, Березово, Вараксино.

Наш дом, хоть и стоит за кладбищем, это уже городская улица Коммунистическая. Но только кроме деревянных, одноэтажных домишек да огородов здесь ничего нет. Все, что нужно для жизни, – магазины, баня, почта, Дом культуры и школа – расположены в общем-то не далеко, но, чтобы добраться до них, надо перейти дорогу, миновать пивнушку с ее извечной лужей, пройти по деревянным тротуарам до калитки в заборе, прошагать напрямик, огибая могилы, через кладбище, обойти церковь, а там уже и город.

В город без родителей мы не ходим. Если только кого-то из ребятишек посылают в магазин за хлебом. Тогда мы идем через кладбище целой ватагой. Так весело и не страшно. Поодиночке в город мы идем в обход, есть и такая дорога, но идти по ней очень долго. Вообще-то кладбище, про которое ходит много слухов, мы стараемся избегать. Но вот избежать походов в баню, которая находится как раз напротив кладбища, мне никак не удается.

К бане отец начинает готовиться загодя. Срезает березовый веник в рощице сзади дома, вымачивает его в кипятке, а потом проверяет гибкость веток прямо на своей руке – хлещет себя изо всех сил, оставляя на коже красный след. Все это каждый раз вызывает во мне законный ужас, поскольку я представляю, как этим веником он будет лупить меня в бане, как я буду вырываться и орать, а отец будет цепко держать меня одной рукой, а потом еще неожиданно обольет с головы холодной водой, приговаривая: