Валерий Кагач - Днестровская коррида

После наклонился и надел на голову. Наконец, он удостоил быка своим вниманием и взмахнул мулетой. Бык опустил голову. Огромные бока вздымались. Он начал разбег, и когда уже казалось, что рога неминуемо проткнут хрупкую, сверкающую золотом фигуру матадора, тот сделал легкий поворот на 90 градусов – и полтонны мускулистого мяса и костей пронеслись мимо. Публика взревела. Матадор поклонился, стоя спиной к быку, как будто того вообще не было, хотя он стоял, обескураженный, всего в пяти метрах. Сердце Эдуарда колотилось, он вскочил и как заворожённый смотрел на арену. Бык снова начал разгон, целясь в матадора, но тот, полуобернувшись, легко отклонился, и бык снова промахнулся. Публика одобрительно загудела. Темная кровь сочилась по раздувающимся бокам быка и впитывалась опилками арены. Матадор повернулся к нему и взмахнул мулетой, стоя прямо и уперев руки в боки. Бык снова разогнался под крики толпы. Когда между рогами быка и блестящим в лучах заходящего солнца телом матадора оставалось меньше метра, он повернулся боком, и бык пронесся как паровоз в сантиметре от живота матадора. Публика неистовствовала. Жена дернула Эдуарда за рукав. Он нашёл себя стоящим и выкрикивающим смесь междометий и ругательств. Он сел и вытер пот. Воспоминания колотили его изнутри. Оглянув жену почти невидящим взглядом, Эдуард вытер со лба пот рукой. Ему даже не пришло в голову спросить мнение жены о происходящем.

Матадор снова повернулся к быку, отставив вбок мулету. Обескровленный и уставший бык был всё так же огромен, разъярён и страшен. Первоначально светло коричневые бока его теперь были черны от крови. Залитые кровью бандерильи потеряли свою разноцветную окраску. Для всех, кроме быка, было ясно, что дело идет к концу. Он снова начал разгон, матадор снова подпустил его вплотную и тут бык, уставший от безуспешных атак, слегка оступился в сторону матадора и подцепил его рогом за пах. Матадор взлетел, как кусок газеты на ветру. Перевернувшись в полёте, он плашмя упал за быком, который, с трудом остановившись, разворачивался для новой атаки. На арену выскочили бандерильерос и пикадоры с огромной мулетой, размахивая ею перед залитыми кровью глазами быка, пытаясь отвлечь его от тяжело поднимавшегося матадора. Тот, прихрамывая негнущейся правой ногой, подошёл к краю арены и взял шпагу. Теперь он не кланялся. Треуголка лежала в кровавой грязи в десяти метрах от него. Эдуард, как и многие, снова встал. Изо рта его вырывались несвязные хрипы, и жена боялась даже трогать его. Она тоже с полуоткрытым ртом заворожённо смотрела на арену. Но теперь Эдуард совсем забыл о ней и не видел, как она была хороша в передавшемся ей возбуждении ужаса от происходящего.

Помощники матадора почти мгновенно исчезли. Матадор, хромая, двинулся к быку, а тот ему навстречу. Бык уже не разгонялся до автомобильной скорости, как прежде, но двигался быстрее матадора, которого Эдуарду было жалко почти до слёз, запах которых он уже чувствовал у себя на лице. Матадор отклонился, как и раньше, взмахнув шпагой, и вонзил её по самую рукоятку в загривок внезапно остановившегося быка. Передние ноги его подкосились, и огромное тело, обескровленное жестоким действием с многовековыми правилами, рухнуло на опилки к ногам раненого матадора. Эдуард сидел, часто дыша и вытирая пот. Жена всё-таки дёрнула его за руку, и он обернулся, глядя на неё невидящими расширенными глазами. Его била дрожь, заметная и жене. Воспоминания двадцатилетней давности заполнили не только его голову, но и тело, вспомнившее леденящий ужас противостояния огромному, беспощадному и мало предсказуемому животному. Вся история теперь всплывала, озаглавленная и разложенная в порядке правил корриды.

У советской экономики были не только минусы, о которых только ленивый не вспоминает с обидой, злостью или насмешкой. Теперь, когда большое хорошо видно издалека и есть с чем сравнить, даже преуспевший в капитализме Эдуард видел в социализме (точнее в том, что называлось в СССР социализмом) много не только плохого, но и такого, о чем теперь можно только мечтать. Когда он был аспирантом в одном из полувоенных НИИ на юге Украины, он писал диссертацию на тему «Тепловая локация скоростной низколетящей цели». Однако партийным органам надо было выполнять продовольственную программу и увеличивать поголовье крупного рогатого скота, поэтому начинающие аспиранты во главе с начинающим доцентом были отправлены в подшефный колхоз. Функция ударной научной группы на селе было довольно экзотическая – пасти огромное, на 1000 голов, колхозное стадо на неудобьях возле Тилигульского лимана. По сложной договоренности верхушки НИИ, имеющей обязательства по сдаче определенного количества тонн кормов (интересно, где же парторганы предполагали их возьмет техническая интеллигенция?!), даст бригаду молодых и непьющих пастухов. Они будут пасти коровье стадо на крутых берегах и оврагах, коровы будут есть траву, которую все равно колхозники не могут скосить и, таким образом, колхоз получит тонны кормов и зачтет обязательства НИИ перед парторганами. Красивая сделка… Но студентов не отправишь – летние каникулы, поэтому со всем почетом были командированы аспиранты – пусть проветрят мозги от тепловых локаторов и неконтактных датчиков цели. Некоторые не хотели, но им пообещали помощь в публикациях, так необходимых для защиты диссертации, и все десять человек прибыли на место базирования – столовую возле фермы, где содержалось тысячеголовое стадо бурёнок.

Надо сказать, что Эдуард не был новичком в летней страде сельской жизни: почти каждый год студентов отправляли в сентябре на уборку винограда. Абсолютному большинству первокурсников это нравилось, постанывали только некоторые девушки, непривычные к деревенскому быту. Но вообще это было интересно. Другая жизнь. Раскованные и наглые молодые трактористы и водители, совершенно по-другому глядящие на женщин в сравнении со своими городскими сверстниками. Местные красотки, почти всегда похожие поведением на главную героиню «Казаков» Толстого. Непривычная физическая 12-часовая нагрузка, после которой засыпаешь ещё в метре от кровати.

В общем, это не расчет напряженности высокочастотного электромагнитного поля внутри прямоугольного волновода с помощью функций Бесселя. Это иное. Совсем другое. Близкое к настоящей жизни. И, как выяснилось несколько позднее, – к настоящей смерти.

Первым интересным персонажем, встретившим аспирантов в пищеблоке, был бригадир Михаил. Он широким жестом пригласил их за столы небольшой чистой столовой. Под потолком лениво вращались лопасти огромных вентиляторов, гоняя раскаленный воздух и мух. С коричневым морщинистым лицом и без улыбок Михаил заявил, что пьянства и опозданий не потерпит, и к окончанию утренний дойки, к 8 утра, все они должны быть ЗДЕСЬ, позавтракавши. Затем он представил молодую, лет девятнадцати, очень красивую, не глядящую новоприбывшим в глаза и не улыбающуюся работницу пищеблока, закрепленную за ними, – Анюту. Опущенные глаза были истолкованы как деревенская застенчивость перед городскими. В какой-то странно неделикатной форме Михаил сразу предупредил, чтобы клинья к ней не подбивали, если не хотят сходу получить половником в лоб. Все улыбнулись, кроме Анюты, которая слегка зарделась, комкая в руках половник и тряпку. Вместо комментариев Анюта, не глядя на нас, предложила обедать и быстро расставила тарелки, порхая как бабочка между столами и свисающими с потолка липучками с мухами. Голос её оказался очень глубоким и низким. Казалось, что старательной, непривычной для городских щедростью колхозной еды она хотела компенсировать грубость представления её Михаилом.

Читать дальше