Наталья Стремитина - Приключения Тела. Повести и рассказы

Почему-то проиграть состояние в карты или наброситься на кого-нибудь с кулаками или ножом, а потом пойти к продажной женщине – гораздо легче, чем совершить великое открытие, написать симфонию, создать новую конструкцию, сдержать себя в гневе или добиваться любви скромной и порядочной женщины…

Итак, опять невозможно найти разумное объяснение очередному приказу нашей очень энергичной директрисы, вот один из них: «Никто из персонала не должен заходить на кухню!» Наказание простое – мгновенное увольнение. Не скрою, для меня этот запрет был тяжёлым испытанием, ведь я работаю в своём подвале совершенно одна. Лишь изредка звонит телефон и чей-то голос требует срочно: «Накрахмаленную скатерть в кабинет директора! Женские «Unterhose» 8 8 Unterhose – трусы. в гериатрию на второй этаж или спецодежду для шеф-повара!» Я отвечаю по-военному: «Вас поняла, уже бегу…» Мне не нужно задавать вопросы, здесь не место для дискуссий, нужно быстро и чётко выполнить задание начальства, и я отвечаю: «Всё будет готово «sofort»! 9 9 Sofort – сейчас.

Хорошо, что в юности я привыкла к одиночеству, и оно меня совершенно не пугает. Разве, когда мне приходилось ухаживать за моим первенцем в коммуналке, где даже телефона не было, я не была одинока? Впрочем, философские трактаты и старый рояль разделяли со мной мою каторжную семейную практику, без выходных, без праздников и развлечений… Порой приходилось бежать в телефон-автомат в московском переулке и стоять в очереди с младенцем на руках, но телефоны подруг почему-то всегда были заняты… «Сидеть с ребёнком» в те далёкие времена – означало принудительную изоляцию от общества, от работы или учёбы, от друзей и подруг. Но сидеть в буквальном смысле этого слова удавалось очень редко: сын требовал работы каждую минуту. Лишь изредка удавалось почитать. Телевизора тоже не было…

Теперь на новом витке своей жизни я научилась отделять работу рук от работы головой. Разумеется, я имею ввиду не движения головой, а работу, которую производит мозг, по велению природы он находится в черепной коробке и довольно хорошо защищён…

Руками я совершаю множество действий, а головой стараюсь думать: они словно действуют отдельно друг от друга…

И тогда становится ясно, что любое дело – самое примитивное и безрадостное – перестаёт быть трудным и неприятным, если освещено мыслью…

Да, именно так: пока я могу думать, жизнь доставляет мне массу самых неожиданных удовольствий, ведь никто не может помешать мне вспоминать события моей прежней жизни, сравнивать, наблюдать, а иногда фантазировать и мечтать… Вот, например, когда я еду по знаменитому венскому Ring 10 10 Ring – центральная улица в Вене. на трамвае и вижу здание одной из самых дорогих гостиниц, то вздрагиваю от того, что фасад этого здания как две капли похож на московский Моссовет… Вот тут и начинаются воспоминания…

***

Как легко, например, убеждать себя в том, что неравенства между людьми попросту не существует. Судите сами: и вельможа, и бедная маленькая работница вроде меня живут в одно Время. И как бы ни изгалялся миллионер в своём дворце с огромным бассейном, он так же стареет час за часом и неотвратимо приближается к собственной смерти.

Простые рабочие люди почти никогда не имеют свободной минуты, чтобы задуматься над пресловутым смыслом жизни, они вкалывают в поте лица. А потом отдыхают каждый по-своему, но жизнь и тех, и других идёт в одном измерении, она не замедляется и не ускоряется. Кстати, далеко не всегда богатство и роскошь продлевают жизнь своим владельцам… Но я уверена, что во дворце я бы никогда не услышала такого громкого и искреннего смеха, как на нашей кухне, где царит простая повариха из России, неутомимая Аня. Она в курсе всех событий и вхожа в кабинет «высокого начальства», ибо тот, кто ежедневно подаёт обед директрисе, лицо доверенное и приближённое. Кстати, анекдоты и шутки сыплются из нашего поварского чистилища как из рога изобилия и передаются всему Дому, ведь здесь не только кипит суп на плите, но сама Жизнь кипит вовсю!

И вот теперь меня лишают единственного удовольствия – забежать к Ане на минутку, перехватить что-нибудь вкусненькое и послушать очередную сплетню или самой рассказать анекдот из другой жизни при социализме. Право, это ужасно, я в отчаянии, дисциплина такой ценой просто невыносима. Не думаю, что обеды от этого станут лучше, нет, да и не всякое распоряжение директрисы нужно выполнять!

Я всё равно пробираюсь на кухню тайком через вход со двора. Иногда удаётся попасть на цирковое представление… Например, вчера старшая повариха Мария, большая любительница пошутить, поставила ведро с молоком на самом проходе. Официантка из столовой несла на подносе посуду и не могла видеть то, что находится перед ней, она со всего маха грохается на это ведро… Всё летит вдребезги – крики, шум, гам. Есть работа для каждого. Михай вытирает реки молока, а мы подбираем осколки посуды и успокаиваем обезумевшую от страха Валю. Вся компания поваров ликует – здорово пошутили! Хорошо ещё, шеф вышел во двор покурить и пропустил этот маленький спектакль, что устроила «режиссёр» Мария.

Так искренне могут радоваться только дети да наши симпатичные повара. Они всегда постараются сделать так, чтобы кастрюля выскакивала из рук, причём лучше полная, чем пустая, и что-то обязательно плюхается в воду, обдав всех, кто был рядом, хорошо, что это не кипяток, а остывший кисель… Вот и ещё одна причина для смеха!

***

И всё-таки моя новая работа – не более чем новая роль в комедии жизни. Роль отнюдь не лёгкая, ведь целый день мне приходится лишь прислушиваться к взрывам хохота, что доносятся сверху в мой подвал. Первые месяцы физическое напряжение доводило меня до полного изнеможения. Как тут было не вспомнить юность, когда моя жизнь была похожа на лёгкую каторгу: работа в музее, философский факультет МГУ и маленький сын. Два дня в неделю привозила сына к маме… и умудрялась сбегать в театр или в кино, от семейной жизни остались стихи:

Нет в жизни ничего – такая глухота,

И хочется зверьком забиться в угол,

И хочется завыть, не глядя никуда,

От этой немоты, от горя и обиды…

Воистину никакой поэзии, а только боль и отчаяние, и, конечно, одиночество, это при живых-то родителях, которые, увы, не могли меня понять. И тогда слова, написанные на бумаге и произнесённые, были спасением. Ведь недаром в школе читала стихи любимых поэтов на всех литературных вечерах…

Страсть к книгам была от отца, он сам до последних дней жизни был вовлечён в круговорот происходящего – всё, что было интересного в мире, было ему важно, и мне удалось в домашнем заточении вновь открыть для себя чудодейственное лекарство – думать, записывать, читать.