Николай Устюжанин - Самое счастливое утро

В горах водятся зайцы, лисы, а медведи живут в гнездах на деревьях. Сооружают эти «гнезда» они сами, мирно спят там по ночам, поэтому охотятся на них тоже осторожно, с фонариками вместо прицела.

Я любил ходить в лес с папой, собирал белые грибы, ягоды, но более всего мне нравилась рыбалка. В узкой и стремительной реке Мзымте я ловил на обычную удочку форель. Она там ходит стаями, как на Севере плотва. В нескольких километрах ниже по течению – форелевый завод с огромными рыбными бассейнами. Однажды мы всей семьей были в ресторане при этом заводе, указали на приглянувшуюся форель, которую еще называют царской рыбой, – ее нам тут же отловили и приготовили!

Кстати, о царях… В Красной Поляне на среднем откосе есть каменная двухэтажная дача Николая Второго (он там никогда не был, не успел – случилась революция), которую, по слухам, вроде бы, переделали для Сталина (он тоже посетить ее не смог), дача же министра обороны Гречко была действующей и охранялась. Эту живописную природу специально берегли для сильных мира сего. Уже потом я узнал, что Красная Поляна входит в число десяти самых красивых мест Земли.

С ровесниками из детского сада мы бродили по лесам, гоняли коричневых древесных лягушек и ящериц, сверчков в крохотных норках на склонах гор, однажды поймали зеленую речную черепаху. Боялись мы почему-то жуков-рогачей (хотя они были безобидными), а вот тарантула не испугались… Он заполз к нам вечером в комнату, – черный, медлительный, шевеля большими мохнатыми лапками. Убивать его мы не стали, он сам потом исчез.

Играть мы любили на развалинах черкесской крепости, где даже находили белые кости (человеческие, или нет – не ведали); еще шалили у входа в темную пещеру, где, по разговорам взрослых, заблудились несколько туристов. Взрослых мы уважали, поэтому далеко вглубь не лезли.

В 1966 году в окрестностях Красной Поляны шли съемки «Кавказской пленницы». Отец наблюдал, как снималась сцена с падающим в Мзымту Шуриком. Несколько месяцев спустя в поселке состоялась премьера фильма, на которую привели весь наш детский сад. Нашему восторгу не было предела! Между прочим, после съемок недалеко от Краснополянской гидроэлектростанции, построенной после войны пленными немцами, был организован зоопарк. В одной из клеток томился медведь, которого так испугались Трус, Бывалый и Балбес. Этого медведя мы не раз кормили конфетами.

Позже, в 1968-м, здесь и в Сочи снимались сцены из другой родной для меня комедии – «Бриллиантовой руки». В следующем году мы смотрели ее в краснополянском кинотеатре.

Кино нашего детства было чудесным, мы сами участвовали в действии, погружаясь в его красочный мир.

В Красной Поляне я впервые увидел «Город мастеров», «Трех толстяков», «Полосатый рейс», «Операцию «Ы» и другие приключения Шурика», «Последний дюйм», две части «Неуловимых мстителей», «Волшебную лампу Аладдина». Уже тогда мы понимали, что это шедевры, могли отличить поделку от настоящего искусства. Фильм «Таинственный монах» мы сразу невзлюбили, чувствуя, что он просто плох.

«Взрослые» фильмы были другими, в них была какая-то тайна. Эти ленты рассказывали о любви, мы не понимали тогда, почему в этих историях так много грусти.

А вот военные кинокартины мы просто обожали! Они были щемящими, как «Баллада о солдате», игровыми («Это было в разведке»), страшными («Радуга»), но всегда подлинными.

Весной 1967 года, точнее, 12 апреля, в День космонавтики, во дворе школы Эсто-Садка ковш экскаватора наткнулся на что-то железное. Это была неразорвавшаяся бомба. Экскаваторщик, увидев ее висящей на ковше, просто сбежал. Школьников выгнали из классов, а приехавшие саперы осторожно вытащили из ямы ржавый пузатый цилиндр, положили в УАЗик с песком в кузове и увезли в горы. Взрыв возвращался к нам эхом несколько раз. Жители поселка рассказали, что во время войны бомбу на школу сбросила немецкая «рама» (так тогда называли разведывательный «хейнкель»), потом о ней забыли.

1 сентября 1968 года я пошел в первый класс. День этот помню очень хорошо. Сияло солнце, просвечивая сквозь зеленые кипарисы, двор перед одноэтажной деревянной школой от букетов первоклашек превратился в цветник. На первом уроке учительница спросила: «Кто из вас умеет читать?» Единственным читающим оказался я, поэтому на переменах добросовестно и торжественно декламировал одноклассникам русские былины и сказки, поместив книгу на коленках.

Мама стала вновь преподавать, только во 2 классе; мы ютились прямо в школе, за перегородкой напротив живого уголка.

Сами уроки почти не запомнились, вольная жизнь была мне (и всем нам) ближе.

Книги мы читали всегда и везде. Кроме школьной библиотеки, я ходил еще и в поселковую; родители, видя тягу к чтению, покупали новые детские книги (очень яркой была обложка японских сказок), тем более что стоили они поразительно дешево. Любимым чтением были, как ни странно, журналы. Не только детские, но и взрослые: «Огонек», «Юность». Зачитывались мы тогда книгами о космонавтах, о спутниках, о Белке и Стрелке, помню фоторепортаж об Останкинской телебашне (вошла в строй в 1967 году), о первом испытательном полете самолета «Ту-144», статью об Андрее Миронове.

Читающими были не только мы. Когда в нашей жилой комнате стали делать ремонт две девушки, выписанные на время с какой-то стройки, то они, в перерывах между покраской и оклеиванием обоев, просматривали журналы «Юность», лежавшие стопкой в углу, запивая стихи и прозу кефиром из стеклянных бутылок.

Помню одно событие в тогдашней школьной жизни… Осенью 1968 года я в первый раз подарил цветы девочке Рите, – белокурой и голубоглазой эстонке, почему-то понравившейся мне больше всех. Меня подняли на смех, и я твердо понял, что совершил стыдный и запретный поступок.

Довелось мне жить и без родителей, у старушки в маленькой комнате деревянного барака на сваях.

Бабушка была еще не очень старой, все горевала о сыне, погибшем в армии – его фотопортрет висел под иконами. Я не совсем понимал, почему он погиб, да еще так мучительно, ведь войны не было, но относился к ее рассказам с почтением и страхом. Еще одну страшную, но до безумия интересную историю рассказала она про мальчика, потерявшегося в здешних горах и оказавшегося под медвежьей опекой. Его потом отыскали. Маугли не мог говорить, только мычал и стремительно бегал на четвереньках. Было это правдой, или нет, не знаю, но она указала однажды на огромного угрюмого мужика, работавшего на лесопилке. Он, правда, был похож на медведя.

В 1969 году мы получили, наконец, отдельную однокомнатную квартиру – папа устроился работать кочегаром при новом панельном доме. Летом, когда обогревать квартиры было не надо (горячую воду на кухнях и в ванных комнатах грели титаном), он работал дизелистом на военной стройке. Я, конечно, вертелся и здесь, и там. Правда, все изменилось, когда мне подарили велосипед «Школьник». Летом я стал пропадать из дома надолго – гонял вверх-вниз по извилистым улицам Красной Поляны. Мир раздвинулся и стал шире.