Leon Rain - Семь смертей доктора Марка

Однажды Беббер сказал, что его пригласили посетить гетто, чтобы дать консультацию по санитарному вопросу. Он позвал Марка отправиться с ним. Это не было приказом, просто Бебберу хотелось получить ещё одно мнение понимающего человека. Ольга отправилась с ними в качестве переводчицы.

Они шли по незнакомому для Марка Гомелю. Это был его первый выход из Дулага. Ему даже не верилось, что можно идти по настоящим улицам, а не перебегать между бараками, местом, где он проводил осмотры, и амбулаторией, постоянно вращаясь на одном и том же пятачке, видя одни и те же угрюмые небритые лица в грязных гимнастёрках и телогрейках, разбитые пыльные ботинки и злые голодные взгляды. И там, в Дулаге, ему постоянно приходилось вытягиваться перед каждым охранником. Здесь же он шёл спокойно рядом с Беббером и Ольгой. Иногда Беббер что-то спрашивал, и Ольга переводила. Марк отвечал, и они какое-то время шли молча. Марк жадно впитывал картинки почти свободной жизни. Конечно же, чувствовалось, что город совсем недавно испытал на себе всю тяжесть боёв, некоторые здания были основательно повреждены. Среди людей, копошащихся на разборе разрушений, они даже узнали несколько бригад из Дулага. Тяжело работавшие люди провожали Марка завистливо-недобрыми взглядами. Марк старался не смотреть лишний раз в их сторону. И так обсуждение его выхода было неизбежным, а пристальный обмен взглядами мог спровоцировать лишний взрыв эмоций.

Навстречу попадались патрулирующие город солдаты, переходящие всякий раз на строевой шаг и вскидывающие руку в нацистском приветствии при приближении к их тройке. Разумеется, их приветствие ни в коей мере не было адресовано Марку, одетому так же, как и остальные военнопленные, разве что чуть почище. Беббер небрежно поднимал руку в ответ, однако, когда им встречались офицеры, он подтягивался, шаг становился чётче и руку вскидывал так же, как солдаты. Ольга всегда поднимала руку в приветствии одинаково, не делая различия перед проходящими. Марку приходилось каждый раз вставать по стойке смирно. На всём пути следования до гетто никто из немецких военнослужащих, встретившихся им по пути, не спросил ничего о Марке.

Проходили и гражданские, в их глазах Марк не читал затаённого взгляда запуганного, загнанного зверя. Они шли спокойно, предъявляя по мере надобности документы патрулям. Видимо, в городе остались только те, чью лояльность новая администрация признавала, а значит, обеим сторонам не было необходимости опасаться встречи. К тем, кто предъявлял правильно оформленные документы, отношение патруля было вполне нормальным и даже в чём-то доброжелательным. Но если документ или личность проверяемого вызывали подозрения, на лицах патрульных исчезало добродушное выражение, и теперь напротив проверяемого стояли верные солдаты Рейха. Одного неверного движения достаточно, чтобы быть продырявленным. Иногда шли, взявшись под ручку, пары. Марк подумал, что когда-то, ещё в прошлой жизни, они с Ольгой вот так же гуляли по Саратову, взявшись за руки. Сегодня это было уже невозможно. Его бывшая возлюбленная шла рядом абсолютно чужим человеком, к тому же облачённым пусть в элегантную, чёрную, но всё же форму вражеской армии.

Жизнь за воротами Дулага шла своим чередом и для кого-то была вполне сносной. Наверняка большинство встреченных ими людей и не подозревали, в каком положении находятся узники Дулага. Для гражданских война уже закончилась, и они в ней не участвовали. Они пережили свои ужасы в бомбардировках, после вступления германской армии в город. Для тех, кто прошёл фильтры нового порядка и не был евреем, цыганом, комиссаром или офицером Красной армии, наступило даже какое-то облегчение. Новая власть, желающая приобрести расположение местного населения, вела себя довольно мирно, по крайней мере, в первое время. А загадывать надолго было непростым занятием, кому-то уже казалось, что немцы пришли всерьёз и надолго. Для этого были все основания – сводки с фронтов.

Женщины оставались женщинами при любой власти, им нужно было выглядеть достойно, несмотря ни на какие обстоятельства. Вошедшие в город германские солдаты и офицеры выглядели галантными кавалерами, этакими спустившимися с небес европейскими небожителями, на которых следовало произвести самое благоприятное впечатление. В ход шли и шёлковые чулочки, и яркая помада, и шляпки с вуалью. Всё это было одобрено, замечено и сопровождалось иногда более чем непристойными взглядами. И первые контакты между двумя мирами уже завязывались, и состоялись первые встречи за бутылочкой шнапса и местными блюдами, старательно приготовленными жаждущими любви и благосклонности хозяйками. Тут и сытный белорусский журек, наваристый кисловатый суп, чуть ли не единственное блюдо, приготовленное без картофеля. А драники, прожаренные до хруста на свином сале, огненно-горячие, есть которые хотелось без конца, такими вкусными они были. А свиные шкварки с жареной картошкой – это же просто объедение и отличная закуска к шнапсу. А если шнапс заканчивался, в ход шли белорусские напитки, которые могли поспорить в крепости со шнапсом, а некоторые однозначно выигрывали в номинации вкусовых ощущений. К тому же воспитанная дама не будет напиваться с солдатами оккупационной армии грубым шнапсом, а предпочтёт более аристократический напиток. Поэтому доставались из довоенных заначек различные специи и готовились сбитни и крембабули, а уж смородиновой наливкой любая женщина могла поддержать компанию и не быть уличённой в том, что пропустила какой-то важный тост. А яблочная хоть и напоминала иной раз по вкусу компот, запросто могла ударить в голову или по ногам не хуже вражеской шрапнели.

А клюковка вообще била как крупнокалиберное орудие, снося голову одним двухсотграммовым снарядом. А ведь пьётся как сок, выжатый ради витаминов заботливой мамашей своему малому ребятёнку. Так и набирались солдаты-победители витаминного напитка, забыв после пары стаканов, зачем, собственно, наведались в гости к прекрасной даме. А утром, не понимая местных лечебных напитков, глупо отказывались от ядрёного рассола, пытаясь снять похмелье какой-нибудь яблочной наливкой или мятным ликёром. Да куда там, уж лучше журека похлебать. Так и пытались понять этот странный Восток, с его обычаями и устоями, видя перед собой людей низшего сорта.

Но когда Марк и сопровождающие подошли к воротам гетто, мысли о гражданской сытой жизни, в которой присутствовали куриные супчики, рассольники или наваристые щи под бутылочку водки, моментально улетучились. Яркие краски вольной жизни растаяли, смазанные грубой кистью неумелого художника, нанёсшего на полотно резкие мазки серого цвета. И только предупредительный щит на входе ярко выделялся нарисованной на нём жёлтой шестиугольной звездой и такой же жёлтой надписью: «Гетто» под ней. Несколько человек с нашитыми на груди жёлтыми звёздами стояли перед патрульными. Марк впервые увидел, как выглядят люди с нашитыми звёздами. Сердце неприятно сжалось и стало биться быстрее. Он вглядывался в эти лица, в которых легко угадывались типичные черты пришедшего с Востока народа. Сейчас эти лица были безрадостно серыми, даже звуки праздничного фрейлехса не смогли бы зажечь в них улыбки и желание покрасоваться в весёлом танце.