Александра Шалашова - Выключить моё видео

– Да, – нетерпеливо говорит, а кругом словно машины.

– Сев, ты что, на улице? Сейчас же уроки.

– Слушай, мы около морга на Белорусской. Адрес сообщением скину. Можешь приехать?

Не понимаю.

– Какого ещё морга? Куда приехать, зачем?

Я снова сильно перегнулась через перила. Может, он там внизу – прикалывается просто, наблюдая, как я отреагирую? Но вроде и взрослый уже, чтобы про морг. В Вологде-то я и морг видела, и всё на свете.

– Отсюда тело мужа Тамары Алексеевны забираем. Я, Илья и ещё Варвара, внучатая племянница Тамары Алексеевны. Ей двадцать восемь только.

– А мне что до внучатой племянницы? Какая разница, сколько ей лет? Почему ты мне звонишь? Впрягся – делай. Я зачем?

– Да она говорит, что с двумя парнями на кладбище не поедет. Хотя тут водитель микроавтобуса ещё, и парни-рабочие будут. Но ей без женщины нехорошо, опасается. Приедешь?

– Чтобы какой-то бабе было с вами ехать не страшно?

Услышала, как фоном говорит Илья.

– Лен, ну ладно. Повоевали и хватит. Сейчас надо приехать. Слышишь?

– Слышу, – говорю.

Во дворе никого.

Придурки, блин.

Вот сейчас соберусь и поеду в морг на Белорусской.

Мама спит, а больные долго спят, восстанавливают силы. И вдруг так сильно захотелось увидеть Севу, и так грустно стало, что первым Илью позвал, не меня.

– Хорошо, пиши адрес. Только у меня денег на такси нет.

– Вызову, – нетерпеливо выдыхает, – только ты вот прямо сразу выходи, сейчас.

– Да, накрашусь только.

– Блин, – говорит громче, – как хочешь. Только я такси вызываю, слышишь? Тебе эсэмэска придёт.

Крашу брови, ресницы. Щёки и лоб замазываю тональником – не хочу, чтобы они увидели такой. Мигом перестанут думать, что симпотная. Да и какая там симпотная – бледная, усталая.

Почувствовала, когда дядя Вова прижался сзади. Приятное почувствовала, горячее, вроде и противно, но так, не слишком, можно потерпеть, когда интересно. И больше от ненависти к себе, не к нему, дёрнулась прочь – так, движение сделала, потому что особо некуда. И всё, что сделала.

Это значит, что я плохая, бесстыдная. Грязная.

Хорошая, нормальная девчонка ничего такого не ощутила бы, – только злость, страх. Заорать бы, весь дом перебудить. Проверяю – мать спит после жаропонижающего, не заметит. Бабка – тут не скажешь точно, спит или нет. Лежит, в потолок смотрит.

Ладно, что теперь. Вернусь.

Выхожу к такси прямо под надпись.

Таксист нерусский, без маски. Едем на Белорусскую, молчим, поворачиваем в переулок. Там краснокирпичное одноэтажное здание с серой трубой – нам сюда. Один раз была на похоронах – там человек сто прощалось, все с цветами стояли, заплаканные, в тёмных очках. Сейчас – никого.

Таксист высадил у двери без надписи.

Осматриваюсь, ищу ребят, но никто не встречает. Пишу Севе: «Я приехала, вы где?». Он не отвечает, но выходит.

Он усталый, но аккуратно одетый – в чёрные джинсы и футболку, с забранными в хвост вымытыми волосами. Раньше все смеялись, что длинноволосые парни за волосами не ухаживают, но он меняться стал. Сам будто не спал несколько дней. Маска сдвинута на подбородок.

– Ну привет, – хочу к нему прикоснуться, но не здесь, не перед краснокирпичным зданием. Сева тоже чувствует, что не здесь.

– Привет, пойдём. Там Варвара ждёт.

Открывает дверь, и мы заходим.

Человек лежит в гробу под пластиковым колпаком.

– Почему так? – шёпотом спрашиваю.

– Ну он же от вируса. Ты не подходи, видишь, смотрят. И на́ вот, маску надень.

У меня просто своей нет. Дядя Вова говорил – нечего тратиться на них, американцев спонсировать. Крестик носить надо, говорит. Хотя сам надевает, чтобы менты не останавливали, поэтому вообще какая разница, что человек говорит.

Надеваю маску Севы, ещё пахнущую тёплым дыханием.

– А ты как же? – говорю сквозь маску, получается неразборчиво.

– А я подальше встану, ничего страшного. А вон Варвара.

К нам идёт заплаканная темноволосая женщина с ярким макияжем – густые тени, алый карандаш для губ, выходящий за контур, отчего губы получились тяжёлые, не её. Она тоже тянет маску от подбородка, и губы исчезают – остаются только блестящие глаза, тёмные, усталые. И все здесь точно работали много, страдали, ждали. Ручаюсь, что Илья подойдёт – таким же окажется.

Обожгла мысль: а если дядя Вова передумает в собор идти? Тогда он уже вернулся из часовни, поставил пятилитровую баклажку со святой водой в прихожей, заглянул на кухню – а меня нет. И уже будит маму, кричит, ищет, орёт в подъезде – может, я покурить вышла, было однажды такое, почти не ругал. Но потом поймёт, что меня ни в подъезде, нигде – достанет телефон.

И тогда останется что-то придумать такое, чего на свете не бывает – потому что иначе убьёт, убьёт, когда мама заснёт ночью.

Но вначале прижмётся больно, горячо и противно. Больнее даже, чем раньше.

– Спасибо вам, что пришли, – тихо, но понятно говорит женщина, – а я Варвара, всем бы таких учеников, Господи… Вон мальчики рассказали, что весь класс бы пришёл, но тётя Тома сама сказала, чтобы не ходили, а то мало ли…

– Мало ли?

– Всё-таки болезнь, хотя и завернули его в целлофан кругом. Но ближе полутора метров к гробу не подпустят.

Смотрю – и верно, красная разметка на полу, чтобы близко не подходили.

– Сейчас поедем, – суетится Варвара, – теперь по правилам гроб отдельно, а мы за ним, в моей машине. Кто вперёд сядет? Сейчас уже работники придут, будут из зала выносить. Нужно идти.

Пожимаю плечами.

– Могу я впереди.

Даже отсюда хорошо видно покойника, но стараюсь не присматриваться. Худой, тоненький, с глубокими морщинами на шее. А Тамара Алексеевна полная.

Варвара первой выходит из зала.

Догоняю во дворе Севу, иду рядом. Илья ещё там, последний.

– Что-то непохоже, что она боится с вами ехать, – тихо говорю, снимая маску, – что ещё придумаете?

– Ничего, – так же тихо, – просто по-идиотски выглядит, когда втроём на прощание приходят. И на кладбище тоже. Специально наврал ещё этой Варе.

– Чтобы она Тамаре рассказала?

– Да. Пускай не думает, что мы такие уж сволочи.

– А мы сволочи. Помнишь, как в пятом классе картинку со свиньёй ей на дверь прилепили? И как она плакала?

– Это мы прилепили, пацаны. Девчонки стремались, хотя на самом деле и сами смеялись, и смотрели, и помогали.

Какая разница, кто, всё равно – мы.

Мы едем на Хованское кладбище – я, Сева, Илья и Варвара.

Варвара ведёт красный «Peugeot», тихо и неуверенно. Я, конечно, сажусь вперёд, пока парни мнутся. И ничего-то она не боялась. Она вообще взрослая.

– Ты, значит, тоже у тёти Томы учишься? – мы медленно едем по безлюдной жаркой дороге, разворачиваемся у магазина цветов. Сразу тётки-продавщицы встают, двигают корзины к свету. Странно, что растения не вянут на таком солнце – но потом присматриваюсь и понимаю, что это искусственные, а настоящие убраны под навес. И на каждом лепесточке мелкие капли, будто святой водой побрызгали, а она застыла.