Ольга Раковецкая - Аллиумы

Чем быстрее ты оторвёшь засохшую кожицу с губ, тем очевиднее станет место без неё, появятся следы свежей крови. Чем активнее ты не будешь лечить шейный ларингит, тем быстрее это приведёт к абсцессу. Таких примеров можно отыскать бесчисленное множество, но всегда одно остаётся неизменным, эдакий знаменатель: катализатор, который приводит в действие накопление или рассеивание энергии. Когда всё хорошо и проблемы нет, губы существуют в привычном состоянии, шея не нуждается в хирургическом вмешательстве. Проблема есть, и тот, кто пытается её решить как умеет, называется катком, а тот, кто пребывает в этот момент под давлением – просто дорогой, которая не понимает, почему на неё давят, она ведь уже есть земля и неплохой путь, зачем что-то менять?

Лимфатический узел всё рос и уродовал шею, очаг инфекции никто не гасил, скоро он привёл к летальному исходу.

Человек с иссохшими губами походил на страдальца, которого мучила жажда, и казалось, вот-вот его не станет.

Дороги не ремонтировались, в один прекрасный день, совершенно не зависящий от дорог, один автомобилист не справился с управлением и упал в канаву.

Любое давление – проявление нужды в чём-то. Любое молчание – испытание для нуждающегося, неопределённость, которая подвергает опасности его ментальное здоровье. Игнорирование нужды того, кто рядом, это желание ничего не менять, оставить всё как есть. Никто не любит истерику, но она проявление энергии, которую копили для реализации перемены, но о ней молчали, пока побочные средства не зажгли опасный фитиль. Такие молчаливые мужчины в большинстве случаев не дадут расставания сразу. Здесь всё решает любовь, её наличие или отсутствие. Кто больше любит в паре, тот смиряется с ситуацией, кто любит больше, тот дышит самообладанием и стойкостью и не даёт пожару разгореться, и тогда всё замирает в неопределённости. Но это не конец.

Катрин и друг Вари расстались. Она не могла больше смиряться, а он – не хотел терпеть давления. В квартире остался молодой человек, девушка съехала. В машине остался парень, и вчера он не справился с управлением на собственных дорогах и оказался в канаве, он отделался лёгкими ушибами, но сбивший кошку, по поверьям, собьёт человека. Кто знает, что произойдёт в следующий раз?

Варя отключила каток. Асфальт был горячим и на солнце раскалялся ещё больше. Она не знала, что делать. На несколько минут, может быть, ляжет на асфальт, щекой нежно погладит дорогу, вокруг такого тела краской рисуют обрамление.

Ждать долго невозможно, в ней слишком много жизни.

Говорят, там возле Павловска есть кафе «Яблонька» и «Уют». В первом заведении лучше. Это всем известный факт, так почему бы в этом не увериться?!

Варя и её партнёр молча долюбливали друг друга в разных местах. Но про девушку было известно – она уже ела свекольник в «Яблоньке», и он действительно оказался вкуснее супов в кафе «Уют».

Копия никогда не войдёт в рамки того, на что стремится быть похожей, её размеры будут неточными, карикатурными. Разница, пространство между изгибами правды и вымысла останется пустым, и именно к этой части у меня больше всего вопросов.

Два актёра, их можно было назвать друзьями, пришли однажды весной в бар, куда часто любили ходить, пребывая в одном городе вместе. Они сели за стойку, никого больше не было. На обоих висели мешковатые спортивные костюмы и кроссы, утром они бегали по Таврическому саду, для съёмок нужно всегда выглядеть хорошо, и потому сразу с поезда они отправились на пробежку. Вероятность дождя была всего лишь сорок процентов, так что в своё удовольствие они провели часовую разминку и неспешно двинулись в сторону бара за салатами. По ту сторону улыбкой их приветствовал официант Влад. Он был очень занят: вместо того чтобы купить листовой чай для заварки, как просил администратор заведения, он купил пакетированный, и не сдаваясь теперь распечатывал каждый пакетик, рвал его осторожно и, чтобы ни чаинки не пропало, высыпал в коробку с настоящим чёрным цейлонским.

– Сам гостям и будешь объяснять, почему чай такой мелкий, – бросила девушка и скрылась надолго в офисе.

Так и стоял Влад минут пятнадцать и занимался делом, когда вошли актёры. Он улыбнулся, как уже было сказано, ни на секунду не отрываясь от своей работы.

– Кто нанял вьетнамца? – бросил актёр.

Все посмеялись, и вдруг организовалась напряжённая тишина.

– Хочешь, пройдём наш диалог? – предложил Игорь.

– Давай. Я немного волнуюсь, потому что у меня не получается сделать всё естественно.

Он устремил взгляд на плакаты, висевшие над полками с алкоголем, он стал другим, вмиг.

– Да какой же диалог? – Игорь внезапно отвлёкся, – это скорее монолог, там не много твоих реплик.

Девушка поморщилась. Ей было неуютно.

– Но в них же вся суть, его монолог о ней и про неё. И эта сцена для наших персонажей настолько логична и для моей Милы ужасна, мне не по себе.

– Ты не хотела бы такого для неё?

– Конечно, – она тяжело вздохнула. – Я люблю её и не хочу, чтобы всё в её жизни пошло вот так, – она глотнула немного воды. – Это как взять её прекрасный мир, состоящий из милых прелестей, закупорить в колбу и бросить на дно страха, и услышать, как стекло где-то треснуло.

– Ты думала, она сделает это?

– До конца надеялась, что нет, – её передёрнуло. – Нет, я знаю, что с ней всё будет хорошо, но этот момент, это пик их любви и больное принятие её конца. Вместе их никогда не будет, тут и клясться ей не стоило, я считаю. В момент, когда она согласилась, она сказала «Прощай», так как он своим предложением её убил, а она ради него согласилась умереть.

– На её месте ты бы ушла, правда?

– У меня не было бы сил любить его, я не сидела бы в той машине, потому что не могла бы.

– Их обоих трудно любить.

Официант продолжал пересыпать заварку в коробку, он даже не смотрел на гостей.

– Самодурство. Ты помнишь, как он недавно сидел в ресторане, сидел, а потом как швырнул в стенку ведро с приборами. И им обоим понравилось, она ведь даже отметила: это мне понравилось, а он я знаю и дальше шла пауза про неловкость и радость, и азарт от действия, которое на фоне их обычной жизни просто ничто. – Настя пожала плечами. – Они воспринимали свою любовь вне того мира, в котором жили, она как отдельно от всего существовала.

– Помнишь, как он сказал: Когда мы будем жить вместе, я не потерплю ни на одном из нас одежды, мы будем жить во грехе, возвращаясь с работы каждый день домой.

– Да-да, наш дом будет грешен. Он обожал, как она ела персики.

– Я извращенец. Потом добавлял: Зачем ты стала стараться его есть? Ты всё испортила.