Олег Виговский - Краснодарские лета

Мы посмеялись над рассказом Лары (кто весело, кто не очень). Но Славик действительно произвёл на неё сильное впечатление. Лара продолжила знакомство с идеальным самцом и во время одной из встреч рассказала о нашей институтской компании, о том, что мы собираемся в 912 комнате третьей общаги мединститута и что в неё влюблён однокурсник. Славик, истинный станичник и боксёр, студентов не любил, а институты не различал. Выстроенная им логическая цепь была проста: «Ларка, моя тёлка, учится в каком-то институте, там её какой-то хмырь домогается, а тусуются они в такой-то комнате такой-то общаги…» В эту-то общагу он и пришёл, размахивая большим пистолетом. Какой это был пистолет – боевой или газовый – никто до сих пор не знает, а тогда и не рвался узнать. Дело было днём, Валера был в комнате один, отсыпался после ночного поэтического бдения. Славик планировку общежития не знал, комнату сразу не нашёл – цифры больше сотни давались ему с трудом, – так что ревнивец бегал по общаге минут десять. За это время кто-то из студентов успел, рискуя жизнью, забежать к Валере и сказать, что какая-то Годзилла носится по коридорам с огромным стволом, ревёт, брызжет слюной и грозится пристрелить «мудака из 912 комнаты». Пока Валера опомнился, рёв раздался уже в коридоре девятого этажа. Бежать было поздно и некуда. Валера закрыл хлипкую дверь на два оборота ключа и заметался по комнате; подбежал к окну – высоко, заглянул под стол – смешно; видимо, пришло время умирать, так и не получив Нобелевскую премию… Уже в полном отчаянии, под грохот ломаемой Годзиллой двери, забился в угол встроенного шкафа, под кучу беспорядочно сваленной зимней одежды (вешалки у студентов были в дефиците). Надежды остаться в живых не было ни малейшей. Шкаф – прямо напротив входной двери, чудовище наверняка слышало, как он, прячась, скрипел дверцей; разметать пинком кучу барахла – секундное дело, а потом волосатая лапа схватит хрупкого поэта за тонкую шею – и милосердная Вечность примет мятущуюся душу юного гения в свою бездонную пустоту, даже патрон чудовищу тратить не придётся. Почти так всё и случилось. Не успел Валера вспомнить и половины своей короткой жизни, как выбитая с замком и петлями дверь влетела в комнату, ударилась углом в шкаф, проломила тонкую фанеру и застряла в ней. Неистовый Кинг-Конг ворвался в святая святых русской литературы, повёл кровавыми глазами по сторонам – никого нет, две кровати пусты; заглянул в закуток за шкаф, где стояла третья кровать – тоже никого, подбежал к окну – высоко, заглянул под стол – смешно, плюнул на пол, выматерился и убежал. Заглянуть в шкаф не догадался – тот был изувечен и наполовину прикрыт выбитой входной дверью. Валера сидел в шкафу ни жив ни мёртв ещё добрых полчаса, не веря, что ужасная участь его миновала. Выбрался на негнущихся ногах, хотел немедленно куда-то бежать, но куда? Вдруг Терминатор поджидает его в коридоре? Или в холле? Или у подъезда? Вскоре пришли знакомые ребята, сказали, что злобного убийцы нет ни в общежитии, ни рядом с ним – видели, как он сел в такси и уехал. Помогли Валере поставить на место дверь, прибили тонкую дощечку к косяку, вырванному ригелем замка. Разошлись по своим делам, сказав напоследок, чтобы «кричал, если что…»

Мы, как обычно, пришли к Валере вечером: Вадик, Шевкет и я. Подивились на новый дизайн двери. Постучали. Никто не отвечает. Услышали внутри легкое шевеление. Покричали. Безрезультатно. Но ведь явно есть кто-то в комнате! Выведенные из терпения, обложили семиэтажно Симановича, комнату 912, третью медобщагу, мединститут, и всех охреневших… чудаков, не желающих, нафиг, блин, открывать двери друзьям, которые, между прочим, не с пустыми руками пришли!..

Из-за двери послышалось робкое: «Кто там?..» Мы повторили свои тирады. Тут Валера наконец нас признал и открыл дверь. Мы помогли ему снять стресс, да и сами сняли свой, свежеполученный от рассказа Симановича. Позже пришла смущённая Лара. Выяснилось, что Славик пришёл в «кульковскую» общагу и рассказал Ларе о своей неудачной попытке её защитить. Лара ужаснулась и объяснила удручённому динозавру, что Валера из 912 комнаты – её друг, «просто друг», а тот однокурсник, что в неё влюблён, вовсе её не домогается, а просто молча страдает от отсутствия взаимности.

К этому времени моя влюблённость в Лару и сама собой уже угасала, а всё происшедшее и вовсе её обнулило. Тем более из Барнаула скоро должна была вернуться Влада. И всё-таки я продолжал опасаться Лариного друга – откуда ему знать движения моего непостоянного поэтического сердца? – а потому всегда был настороже.

Дней через десять Славик вместе с Ларой пришёл к Валере извиняться. Сказал, что на «того, другого» тоже не сердится, «чисто по-пацански» его понимает, поэтому убивать сегодня никого не будет, хотя ствол всегда при нём (что тут же и продемонстрировал), и что «тот, другой» может вылезать из шкафа, «а то, бля, без него всю водку выпьют…»

Я вылез из шкафа, и мы вчетвером неплохо посидели.

5. Ассоциация молодых писателей

Летом 1993 года Поэтическое Королевство СИАМ провело «поэзоконцерт» в здании Краснодарского института физкультуры. Выступали впятером: Валера Симанович, Марианна Панфилова, Вадим Яковлев, Егор Кизим и я. За неделю до выступления расклеили по городу десятка три самодельных афиш: лист формата А4 с отпечатанной на пишущей машинке программой и именами участников в нарисованной от руки рамке – орнамент, манерные завитушки. Этот шедевр оформительского искусства был размножен на ксероксе в Некрасовской библиотеке. Впрочем, «по городу» – сильно сказано: на досках объявлений в четырёх вузах: институте культуры, медицинском, политехническом на Красной, и в университете на Карла Либкнехта (сегодняшней Ставропольской); в Некрасовской, Игнатовской и Пушкинской библиотеках да в нескольких ДК. Остальное – где попало: на трамвайных остановках и стенах зданий на Красной. Сколько они там провисели, лучше не вспоминать… Но главными нашими шедеврами были три афиши на листе формата А3, расписанные вручную знакомой Вадика из художественного училища: тёмно-синий фон, золотые буквы. Их мы повесили на входе в институт физкультуры и на стенке под навесом «стекляшки». Директор «стекляшки» нашу самодеятельность тогда стерпел, скрипя зубами: нищая богемная тусовка брала только кофе, но было её много, как муравьёв, и курочка наклёвывала по зёрнышку неслабый жирок.

На выступление пришло три человека. Не скажу, что мы были сильно расстроены: во-первых, уже приучили себя к мысли, что живем в диком городе, где настоящее искусство (конечно наше, а чьё же ещё?) является уделом лишь немногих избранных (конечно, нас, а кого же ещё?) Во-вторых, решили воспользоваться возможностью обкатать нашу программу в большом актовом зале, с какой-никакой акустикой, предполагающей другую, сравнительно с тесной кухней, манеру чтения. Один слушатель ушёл сразу после начала нашего выступления. По нашей традиции первой мы «запускали» Панфилову, а она, по своей собственной традиции, первым читала «Ржавые груди акаций…» Поэтому уход слушателя нас не удивил, мы только заинтересовались, когда не вытерпят и сбегут оставшиеся двое.