София Юэл - Истории Хельги

– Хорошо, мам! Смотри, вон уже вход, мы почти пришли!

И правда, вход был совсем рядом, и люди сзади начали нетерпеливо толкать меня в спину, я не реагировала, не хотела ругаться. Очень скоро пришла дурнота, голова пошла кругом, легким не хватало воздуха. От обилия запахов начинало тошнить – все как обычно, стандартное ярморочное помутнение. Мне всегда было почти физически невыносимо находиться здесь, но такая бесполезная вошь, как я, не могла себе позволить игнорировать это грандиозное мероприятие. Главное, купить продуктов, хорошей дешевой еды, это самое главное, остальное – ерунда. Перетерплю.

Кай подвел меня к прилавку с тушками птиц: индюшек, уток, кур и гусей.

– Мама, приди в себя! Пожалуйста! Достань кошелек!

Я огляделась по сторонам, но, кроме лиц и тел, ничего невозможно было увидеть, они окружали нас с Каем плотной стеной, толкали, наступали на ноги, орали. Люди превратились в живую массу тел и ртов, орущих, визжащих, жрущих, матерящихся. Раньше я могла потерять сознание, потом привыкла, привыкла ради Кая. Теперь же паника вернулась. Я хватала ртом воздух, пыталась выплыть из этого серого орущего океана. В глазах темнело, а шум вокруг сливался в единый монотонный гул, который будто вибрировал, звучал то тише, то громче.

«Держать Кая за руку. Ни в коем случае не отпускать его руку. Держать. Держать. Не отпускать…»

– Мама! Посмотри на меня!

Его испуганное лицо немного привело меня в чувство.

– Достань кошелек! – кричал он. – Просто достань, я сам все куплю!

– Нет! Не вздумай отпускать мою руку и отходить от меня!

Я порылась в сумке, ухватилась за кошелек и достала его вместе с пакетом для продуктов. Отстояв еще одну очередь, мы купили большого гуся – невероятная удача. Через час или полтора километровых очередей мы купили мешок картошки, пакет апельсинов, бананов, изюма, банку варенья и маленькую упаковку ирисок для Кая. Я почти привыкла к толпе, породнилась с ней, слилась в едином порыве любви и благодарности к тем прекрасным правителям, которые делают наши жизни такими сытыми в этот предрождественский день. И пусть скоро война, наши владыки мудры и могущественны, они обязательно разберутся со всеми ублюдками, посягающими на нашу великую страну. С нами Бог, а значит, мы никогда не проиграем.

Держа в руке тяжелые пакеты, доверху набитые продуктами, я почти железно решила сжечь те несчастные три книжки, которыми так дорожил Кай. Сжечь даже не из страха обысков и последствий, а потому что так правильно.

Раздался новый громкий хлопок, и сквозь невидимый глазу рупор мужской голос торжественно произнес: «Мы объявили войну трем вражеским государствам! Всеобщая мобилизация войск…» Мне пришлось сесть на корточки, опустив тяжелые сумки на землю, однако я по-прежнему крепко держалась за эти сумки, словно от этого зависела жизнь. Второй рукой я сжимала руку Кая.

– Мама, пошли домой. Держись, пожалуйста. Осталось недолго.

Когда голос из рупора стих, раздался звук салюта и люди ринулись к центру площади, туда, где должна была стоять елка.

– Мама, вставай и пойдем домой, пожалуйста!

И тут нас начали сметать. Бурное человеческое море подхватило нас на волнах из рук, ног, тел и понесло то ли вперед, то ли назад, разобрать невозможно.

– Не отпускай мою руку! – кричала я. – Не отпускай мою руку, Кай! Не отходи ни на шаг!

Я смотрела вперед на чьи-то затылки, я знала, что когда-нибудь это закончится, нужно просто идти вместе со всеми и не отпускать Кая. И мы шли. Даже не шли, а плыли по течению этого бурного потока. Мы знали, что нужно быть со всеми, шаг влево – и тебя снесут, оступишься – и тебя раздавят.

Сколько это уже длится? Несколько секунд? Минут? Часов? Толпа не рассеивалась, но я все еще держала Кая за руку. Другой рукой крепко сжимала сумки с продуктами, которые казались не просто тяжелыми, а невыносимо тяжелыми. Они тянули меня к земле и резали пальцы. Нужно было бросить их, но ведь в них, возможно, наша последняя нормальная еда. Но, боже, как же они тяжелы.

Сзади кто-то с силой толкнул меня в спину так, что дыхание сперло. Меня немного повело в сторону, голова вновь закружилась от криков и воплей, в глазах помутилось, еще мгновение – упаду на землю и буду раздавлена сотнями ног. А сумки такие тяжелые, что держать и их, и Кая было уже невыносимо. На краткий миг мне показалось, что я разжала ладонь и выпустила его руку. Но почти сразу ощутила облегчение, Кай с еще большей силой сжал мою ладонь. Все в порядке. Я держу. Держу.

Где-то позади раздался грохот. Может, это салют, а может, нас начали бомбить. Люди в истерике стали разбегаться в разные стороны, меня прекратили толкать и наступать на ноги. Я смогла наконец обернуться. Кая рядом не было. Я держала за руку низенькую старушку. Она была в желтом, а не сером пальто и смотрела на меня мутными бессмысленными глазами.

– Где мой сын?! Где Кай?!

– Почем мне знать, где твой сын?

– Я держала его за руку все время! Он был рядом, я держала его…

– Ничего не видела, – мотала она головой.

Я беспрерывно глядела по сторонам, но, кроме тел, лиц, пакетов и ног, ничего не видела. Кая не было нигде. Нигде!

– Кай! – крикнула я в толпу. – Кай!

– Держать надо было крепче своего Кая! – крикнула в ответ старуха.

Она смотрела по сторонам вместе со мной, не знаю, что именно она высматривала, может быть, Кая, а может быть, прилавки с едой и глинтвейном.

– Отдай мне своего гусика. Одной, чай, сильно жирно такого огромного гуся сожрать!

Она шла ко мне, словно низкая желтая глыба. Блестящие глазки, вместо улыбки звериный оскал. Чему она радуется?

– Где мой сын? – прошептала я в серый туман.

Старушка выхватила сумку с тушкой гуся и прочими продуктами из моих рук. Под их весом она стала еще ниже, но видно, тяжести таскать привыкла.

– Там же, где мы все, – прохрипела она, повернулась и медленно пошла прочь от меня, толпы и площади. Я стояла и смотрела, как ее желтое пальто постепенно скрывается в туманной пелене. Единственное яркое пятно в этом сером ничто.

– Кай! – крикнула я изо всех оставшихся сил, но мой крик потонул в новом шуме. Люди смешались и закружились перед глазами единой серо-черной каруселью. Я подняла глаза к небу и увидела, что оно падает. Падает на меня. Падает на всех нас.

Здравствуй, Нютка. Помнишь наш старый дом на лесхозе, где ты до девяти лет жила вместе со мной и дедушкой? Ты чудесно проводила там время, будучи непоседливой девчонкой с вечно растрепанными косичками и разбитыми коленками. Ты любила тот старый дом, как любила и нас – стариков. Со смерти дедушки прошло уже семь лет, и я вскоре отправлюсь вслед за ним. Да я и не против, знаешь ли. Когда тебе переваливает за девяносто семь, жизнь уже не кажется столь желанной и бесценной. Старикам приходится нелегко. Древние кости норовят рассыпаться, бессонница каждую ночь, да еще этот чертов диабет, будь он неладен! Как же я устала от наставлений этого пройдохи врача. Это нельзя, то нельзя, ничего нельзя! Поэтому я решила, раз уж одной ногой в могиле, не буду себе больше ни в чем отказывать.