Ольга Коренева - В барханах песочных часов

– Да нет, Боб, – весело ответила Леночка, – муженек для меня как подруга. Сначала с подругой интересно, потом к ней просто привыкаешь. Может, я его уже разлюбила?

Боб глубокомысленно потер свои залысины и наставнически произнес:

– Нет, Леночка, так нельзя. Нечестно. Твои родители этого не перенесут. Да и Влада жалко.

– Не слушай ты ее, старина, – вставил Трошин, – она сегодня у нас под впечатлением своих фантастических снов находится.

– Женские сны, это очень любопытно, – согласился Боб. – Женщины долго помнят свои сны и даже продолжают наяву, в определенном смысле, переживать их. У мужчин все проще: их сны по утрам тяжело встают с края постели и уходят в небытие.

Пока муж и дочь развлекали гостя, Ирина Николаевна вновь накрыла стол, только уже в гостиной.

– Прошу к столу, – позвала она всех, – отметим очередное явление Боба с другого конца света.

За столом Боб похвастался недавно опубликованной своей статьей в «Правде», занявшей почти целый разворот. Статья называлась «Осторожно! Цепные псы перестройки сорвались!»

– А, так это ты! – воскликнул Трошин. – Как я сразу не врубился, что Б. Борисов, это Борис Божмеров. Ты, по этой статье, мой идейный противник получаешься, Боб. Вообще, странно, казалось бы, тебе-то в первую очередь надо плюнуть в коммуняк, а ты наоборот их поддерживаешь.

– Я над схваткой, Саша, – уточнил Боб, многозначительно подняв указательный палец. – На цивилизованного человека не должны оказывать влияния никакие догмы, будь то коммунистические, демократические либо иные. Я считаю, что основным мерилом целесообразности любой политической идеи должно быть благополучие народа. Слава богу, вековой опыт человечества тут на моей стороне. А вообще-то, давайте сменим пластинку, все это мне до чертиков надоело. Надо большую часть своего времени занимать мыслями и разговорами на тему «Любовь, секс, дети, цветы, мороженое». Вот так надо свои мозги разгружать!

– Менять «пластинку», так менять, – лукаво блеснув глазами, сказала Леночка, – интересно, как во Франции относятся к групповому сексу? – спросила она совершенно серьезным голосом.

– Ну ты даешь, Ленка! – засмеялся Трошин, а Ирина Николаевна только головой покачала.

Но Боб не из тех, кто за словом в карман лезет, и кого можно смутить подобными вопросами.

– Айн момент, господа! – воскликнул Боб. Он встал из-за стола, прошел в прихожую и вернулся со своим кейсом. Открыв его, он извлек из бокового кармашка какую-то маленькую розовую штуковину, поместившуюся в его ладони, и стал ее заводить как детскую игрушку, вделанным в основание ключиком.

Все с любопытством ожидали, что же будет?!

Затем Боб расчистил на столе место и поставил игрушку. Она мелко и часто заподпрыгивала и начала перемещаться по столу. Трошины дружно расхохотались. Низ игрушки был сделан под кенгуренка с прыгучими лапками, а верх являл собой возбужденный фаллос.

– Вот это хреновина! – заорал в полном восторге Трошин, – молодцы, французы!

Ирина Николаевна, вытирая выступившие от смеха слезы, сказала:

– Боб, ты шалунишка, разве можно при женщинах и детях такие аттракционы устраивать?

– Где ты видишь детей, Ирина? – весело отозвался Боб, – у этих детей скоро у самих дети появятся, – взглянув на Леночку, добавил он.

У фаллического кенгуренка кончился завод, и он застыл возле початой бутылки сухого.

– Леночка, что я тебе говорил! – не переставая смеяться, восклицал Трошин, – сон в руку про кенгуру…

– Что-что в руку? – прыснула Ирина Николаевна, кивая на игрушку.

– Ах, стало быть вот почему я решил приобрести это милое существо. Выходит, моя воля иногда находится в зависимости от твоих сновидений, Леночка! Такое со мной в первый раз. Однако в спокойном состоянии он не так очарователен, – сказал Боб, убирая игрушку в карман пиджака. – Ну вот я и ответил на твой вопрос, так сказать, наглядно. К групповому сексу, а также ко всему другому групповому типа коллективных писем, жалоб, групповому мышлению я отношусь, как вы все сейчас изволили заметить, с большим юмором.

– Ладно-ладно, Боб, все понятно, – сказала Леночка, – это моя подружка помешана на таких вопросах, вот ей бы показать эту игрушку.

– Ленка, не клянчи. Что за привычка?! – перебил ее Трошин.

– Да что ты, Саша, пустяк, пусть повеселит подруг, – Боб достал кенгуренка и протянул Леночке. Она отнесла игрушку в свою комнату и сунула в сумку. «Ну, Янка будет в полном восторге», – предвкушая реакцию подруги, подумала она, – «еще бы подружку ему придумать, например, двустворчатую ракушку-попрыгушку».

Когда она вернулась в комнату, Боб уже показывал отцу с матерью какую-то фотку.

– Мне сказали, Леночка, что тебе еще нынче чернокожие снились, так у меня и на этот счет кое-что оказалось, – грустно улыбнулся Боб. – Мама тебе уже говорила, что у меня недавно дед в Африке приказал долго жить. Вот посмотри внимательно на этого птицеголового, – ткнул он пальцем в снимок. – Это и есть мой дед Божмеров Георгий Ефимович. Так почти всю свою жизнь он и прожил подмышкой у Африки. Представляете, в черной деревне живет русский старик. У него дом, выводок жен и пять самодельных ульев. Каждый месяц в веселом автобусе в куче негров, узлов и баранов он отправляется в столицу. А столица такая: президентский дворец, католический собор, мечеть, три высотных здания в десять этажей, четыре базара и восемь кинозалов. В любой части города слышен морской прибой. Старик едет в столицу вдохнуть цивильного воздуха и впечатлений, купить газеты, сходить в кино, тростью пройтись по решетке собора, ну, в общем, слегка отдохнуть. Уже перед самым отъездом он заходит в советское посольство и покупает гречку…

Однажды я был у него в гостях и попытался взять что-то вроде интервью с африканским русским. Но у меня ничего не вышло. Вам в трех словах, как говорится, передам интервью, которого не было:

– Чем вы здесь занимаетесь, Георгий Ефимович?

– Вы знаете, развожу клубнику. Это, между прочим, эксперимент. Пять лет назад я привез из Алжира несколько усов. А теперь у меня уже десяток грядок.

– Вы садовод?

– Как вам сказать… не знаю… просто люблю копаться в земле.

– А как вы вообще в Африке оказались?

– Революция меня захватила за границей. В гражданскую потерял почти всех родных. Остался за кордоном. Много путешествовал будучи коммивояжером, потом осел здесь. В Африке все дешевле.

– А война?

– Простите, какая война? – не понял он вопроса, – понимаете, молодой человек, все это очень сложно. У меня всегда было ощущение, что жить по-настоящему я еще не начал. Вот уже восемьдесят, а все еще не начал. Очень не хочется умирать. Вы знаете, здесь хорошо – и народ неиспорченный, и жизнь стабильная, а все чего-то не хватает.