Юлия Пушкарева - Бог бабочек

Среди ночи от дивана вдруг доносится невнятный шорох. Ты встаёшь и на цыпочках крадёшься к матрасу, волоча за собой одеяло; луна вылавливает из темноты то твой локоть, то шею, то грудь; окаменев, я смотрю – точнее, чувствую, – как ты ложишься рядом, почти вплотную ко мне.

– Дим? Ты чего?..

– Не спишь? – шепчешь ты. Завернувшись в одеяло, поворачиваешься ко мне лицом; твой тёплый выдох ласкает мне щёку. Твои глаза поблёскивают во мраке, но мертвенные лунные лучи теперь тебя не касаются – поэтому я вижу только тёмный силуэт.

Это сон , – успокаиваю себя. Я всё-таки уснула. Иначе нельзя объяснить ни абсурдную нереальность происходящего, ни то, как ровно я её воспринимаю. Тело снова горит, а сердце бьётся в темпе клубов ночного Лос-Анджелеса, но и это – скорее во сне, чем по-настоящему. Надрыв мира, его распоротый шов – как в тот вечер, когда я узнала тебя. И мне совсем не страшно.

Будто бы так и нужно. Нужно, чтобы ты пришёл и лёг рядом со мной.

– Не сплю, – осторожно пододвигаю к тебе плед. – Ты тут замёрзнешь.

– Нет, – так же осторожно – не прикасаясь ко мне – возвращаешь плед. – Мне очень жарко.

– Это температура.

– Знаю.

– Надо укрыться и пропотеть, чтобы сбилась.

Тихо усмехаешься. С дивана слышится монотонно-глубокое дыхание Кирилла; наш разговор шёпотом отлично дополняет мир сна. Как и во сне, каждая деталь сама по себе кажется нормальной и осмысленной, но вместе они образуют миражный лунный лабиринт. Воронку.

– Мне завтра станет лучше.

– Надеюсь.

– Точно-точно.

– Зачем ты?..

Не договариваю – кто-то невидимый зажимает мне рот. Ты можешь понять как угодно: зачем позвал меня в гости, зачем упросил остаться, зачем забрал телефон…

Ты понимаешь правильно.

– Я хотел сразу лечь с тобой. Но Кирилл, он… – умолкаешь на пару секунд. – Начал бы нести ерунду. Мог бы тебя обидеть.

– Да.

– Он не плохой, просто это… Принято так. Подшучивать в таких ситуациях. А я не хочу, чтобы это тебя коснулось.

– Да.

В общем-то, ты можешь говорить что угодно – в каждую паузу я буду заворожённо отвечать «да». Днём твой шёпот звучит порочным, соблазнительным мурлыканьем, шорохом чёрных шёлковых простынь, тонким запахом жасмина, – но сейчас… Сейчас в нём что-то другое. Что-то сложнее и чище – будто мелодия, плача и смеясь, рвётся вверх и так истончается, что совсем умолкает.

Сейчас ты не играешь со мной.

– Ты… не обиделась?

– На что?

– Что заставил тебя остаться.

– Нет. И ты не заставил, – улыбаюсь в темноте. – Настойчиво убедил.

Вздыхаешь.

– Заставил. Вечно ты меня оправдываешь.

– Я не обиделась.

– Просто… Помнишь, ты как-то сказала, что есть большая разница между «хочу» и «нужно»?

– Помню.

Кажется, это было о какой-то из твоих бабочек. О какой-то из ступенек твоих терзаний – тобой же изобретённых, сыгранных по твоим же сценариям.

– Так вот… Сейчас мне это нужно . Правда нужно быть с тобой. Это не «хочу».

Почему-то вздрагиваю. Твои слова падают, как капли расплавленного лунного серебра. Мягко, искренне – и нечеловечески грустно.

Слова бога, который остался наедине со своей тоской.

– Я… знаю.

Полминуты мы оба молчим; Кирилл что-то бормочет во сне. Я по-прежнему вижу лихорадочный блеск твоих глаз. Боюсь говорить – боюсь повредить хрупкую красоту этого мгновения; ты простуженно, хрипло дышишь – и мне кажется, что я касаюсь чего-то вечного, страшного, чего-то за пределами твоего тела, вне смерти и времени.

Приникаю к сердцу леса.

– Мне… мне тоже это нужно. И – ты сказал, что мне важнее учёба или что-то ещё…

– Я пошутил.

– Знаю. Всё равно. Я кое-что поняла… – (Сглатываю. Как же это выразить? Я учусь на филолога и переводчика – но как перевести то, для чего нет слов ни в одном людском языке?). – То есть давно поняла, но хочу сказать сейчас. Мне… нужно сказать сейчас. Дима, ты… очень для меня важен.

Звучит, наверное, неуклюже, и голос сорвался; пускай. Сейчас меня это совершенно не заботит.

Во сне главное – не то, что сказано вслух.

Ты улыбаешься – я опять не вижу это, но чувствую. В смешливой стыдливости прикрываешь лицо ладонью.

– Ну вот, застеснялся! Честно, не помню других… пять? – (Загибаешь пальцы). – Нет, шесть слов, из-за которых я бы так же стеснялся когда-нибудь.

Улыбаюсь в ответ. От бесхитростного кошачьего очарования, с которым ты это произносишь, чувство щемящей, извечной близости во мне вновь переходит в приступ недозволенного желания. Незаметно поджимаю под себя ноги, чтобы унять тянущее томление внизу живота.

Нет. Сегодня – ночь хрустально-лунной чистоты.

Ночь особого богослужения. Праздничная и светлая, как Рождество.

– И ты… тоже не обижайся, пожалуйста, что я хотела уехать к первой паре.

– Нет, что ты! – восклицаешь ты – если можно воскликнуть испуганным шёпотом. – Я же знаю, как серьёзно ты к этому относишься. К своей филологии… Никогда бы не попросил тебя о таком, если бы… если бы это не было нужно сегодня. Нам обоим.

– Да. Я просто… такой человек. Знаешь, сильно привязанный к… – (До чего же трудно подбирать слова, когда сердце вот так колотится. Моей плоти всё ещё невдомёк, что сегодня – светлое Рождество и что для неё ничего не изменится. Или?.. Нет. Незачем взращивать в себе такие богохульные мысли). – К ритуалам. Привычкам. Обязанностям. Мне важно, чтобы всё шло по плану. Это жутко ограничивает, но я… не гибкая. Помню, когда-то… – (Сбившись на лишние воспоминания, нервно хихикаю). – Когда я была маленькой, дедушка сделал перестановку у нас дома. И я два дня плакала из-за того, что телевизор теперь стоял не там и мультики пришлось бы смотреть с другого места… Представляешь, какая чушь?

– Я… понимаю, – медленно произносишь ты. Медленно – и так вдумчиво: мне становится стыдно, что меня понесло. – И это не чушь.

– Ну… вот. А ты… то есть с тобой… всё по-другому.

Набираю в грудь воздуха, чтобы добавить что-то ещё, – и снова не могу; мерцающий лунный свет приказывает молчать. С тобой всё всегда идёт не по плану. Ты – лес, а не чинный сад с клумбами и подстриженными кустами. Хаос карточной игры; шутовская власть случая. В лесу никогда не знаешь, доживёшь ли до завтра.

Поэтому с тобой мне больно.

Поэтому я нуждаюсь в тебе больше, чем во всём и во всех.

Как порядок нуждается в хаосе; или – наоборот. Знаю, например, что в вопросах любви и влечения я никогда не смогла бы действовать с такой экспериментаторской расчётливостью, как ты. Или Кирилл – кажется, в этом смысле он один из твоих адептов. Вспоминаю, что ты рассказывал: Женя приняла вас в свою квартиру, потому что боялась жить одна.

Не знаю, чего я боялась бы больше – жить в одиночестве или с вами обоими.