Александр Гофштейн - Опыты литературной инженерии. Книга 3

Еще не все сказано о «Протее». Протей – земноводное, живущее в абсолютной темноте, в холодных водах пещер. Именно протея называют дракон-ольм, он, согласно старинным легендам, иногда выползает на поверхность земли из её недр и несёт с собой несчастья.

Витя Ченцов относился к тем охотникам, которых считают зловредными. При этом Витя совсем не был кровожадным и абсолютно не был завистливым. Перфекционист Витя Ченцов был одержим стремлением слыть самым первым в охотничьем братстве. И, само собой, у него должно было быть все самое-самое лучшее: ружье, собака, супер-нож, чудо-сапоги, ветроустойчивые спички и сверхкалорийные консервы. На охоту ездил Витя на мотоцикле «Ява» с коляской. Легавая по кличке Бельчик имела в коляске персональное место с мягкой подстилкой и ветрозащитным козырьком.

В кругу приятелей Витя азартно обсуждал теорию и практику различных видов охоты: от норной с таксой до загонной с гончими и флажками. В тот несчастный час в курилке транспортного цеха черт толкнул Витю под ребро: в сигаретном дыму разгорелся великий спор с другим фанатиком двуствольного ружья, Виктором Николаевичам Гордиенко, о тонкостях псовой охоты с борзыми. Виктор Николаевич числился водителем заводской скорой помощи – спецфургона «Волга» – ГАЗ-24. В сезон Виктор Николаевич, распугивая егерей красными крестами, наведывался на казенной волге в заказник «Бекешевская дача», где вершил суд, скорый и неправый. Лупил из своего дробовика налево и направо. Зайчики попадали и на стол главврачу, и главному инженеру, и даже директору завода, которые милостиво закрывали глаза на шалости своего любимчика. Но то, что выслеживать и стрелять Виктор Николаевич был мастер, – этого никто не отрицал.

Так вот, Виктор Николаевич, который ростом был на две головы выше Вити Ченцова, излагал следующее:

– Охота с борзой – забава. Чисто русское удальство с заранее известным результатом. Борзая против зайца, что моя волга против твоей, Витя, явы. На равнине борзая дает зайцу десять очков форы. У нее и литраж поболее, и ходовая, то есть лапы длиннее. Зайцу на этой географии – кирдык. А ты загони эту самую борзую к нам, на Кавказ. Наш заяц – не Ваня со Среднерусской равнины. Он не ногами берет, а башкой. А у нас какая география? Балки, косогоры, скалы. Здесь по прямой не поскачешь! А у борзой инерция, понимаешь? Заяц сделает два-три рыска влево-вправо, а борзая как неслась по прямой, так и продолжает нестись, как трамвай. Так кто у нас выиграет, скажи? Вот почему у нас на Кавказе быть не может псовой охоты!

Слушатели радостно и согласно загалдели. Витя, который представлял в споре противное мнение, настаивал на своем:

– Борзую учить надо, Виктор Николаевич! На Руси она дура-дурой! Всё, что бежит, за тем и гонится. Говорят, даже ребенка может загрызть, если он от нее даст дёру. Догонит и загрызет! Там никто, как у нас, с этими собаками не занимается. Возьмите моего Бельчика: я его с шести месяцев и на зайца, и на лису, и на барсука, и на кабана беру. Бельчик в охоте – профессор! А почему? Потому, что лично мне не лень со своей собакой двадцать четыре часа в сутки месить грязь и снег, спать под одной попонкой и хлебать буквально из одной миски!

Слушатели одобрительно замычали.

Виктор Николаевич не сдавался:

– Давай, тезка, ближе к телу, как говаривал мосье Мопассан. Кто у тебя Бельчик? Легавая. У них мозгов в полтора раза больше, чем у борзых. Вот он и служит. Вот если бы у тебя была борзая и ты сам был бы борзятником, я, может быть, тебя бы и послушал… А так – чистая академия!

Нестройный гул голосов в дымном пространстве курилки подтвердил его мнение.

Виктор Николаевич встал, выпрямился и с достоинством двинулся к выходу. На нем был не общепринятый ватник, а кофейного цвета пиджак и светлые брюки в темную полоску.

В тот же день Витя Ченцов наведался в ОТК – отдел технического контроля, начальник которого, Михаил Иванович Худяков, собирался в командировку. Командировка намечалась в самое сердце южно-русского борзого собаководства – в степной Зерноградский район Ростовской области.

Витя постучал в двери кабинета Худякова и замер прислушиваясь. Оптимист Худяков вполголоса напевал «Сердце красавицы склонно к измене…» и не услышал робкого стука. Витя постучал смелее и вошел, не дожидаясь ответа. Михаил Иванович осекся на полуслове и вопросительно уставился на взволнованного Ченцова. Витя, отвергнув восточный обычай сначала расспросить о здоровье, семье и работе, сразу перешел к сути дела:

– Михал Иваныч, будь другом, помогай! Купи мне в Беломечетской щенка борзой. Пацана желательно. Я деньги принес! Михал Иваныч, мне же Гордиенко теперь проходу не даст! На каждом углу будет называть академиком! Я его, Михал Иваныч, воспитаю как родного, из одной миски жрать с ним буду!

– С кем жрать из одной миски, с Гордиенко? – изумился Худяков.

– Да нет же, с пацаном, с борзым, то есть.

– А-а, – понимающе протянул Худяков, – с борзой! Где же я тебе возьму борзую?

– Я же говорю, в Беломечетской! Вы же в Зерноград едете, да? Так от него до Беломечетки всего ничего, каких-то семь километров! Михал Иваныч, выручай! Я бы сам поехал, так начальник цеха только руками машет: «Конец квартала, Ченцов, конец квар-та-ла! С какого перепугу я тебя со смены сниму? Кем тебя заменить, ты подумал? Второго числа, пожалуйста – на все четыре стороны! А сейчас сиди тихо, не нервируй меня! Я сейчас не готов твои собачьи дела не только обсуждать, слышать о них не могу, за себя не ручаюсь!».

Худяков сжалился над Витей: как-никак Ченцов был его соседом по даче. Взял деньги и пообещал специально заехать в станицу Беломечетскую и купить там вожделенного борзого кобеля.

Заканчивался второй квартал, то есть июнь. До Ростова-на-Дону в комфортабельном салоне «Икаруса» шесть часов подряд Худяков проспал. В Ростове-на-Дону стояла несусветная жара. Полтора часа до Зернограда в тесном пазике показались Михаилу Ивановичу вечностью. Пока автобус тащился до Зернограда, Худяков растопился, как кусок сливочного масла. И на раскаленный асфальт Зерноградского автовокзала не вышел, а буквально вытек из салона. До гостиницы добрел в полуобморочном состоянии. В номере, в котором кондиционером даже не пахло, в три глотка опустошил бутылку лимонада, прихваченную из буфета, и без сил повалился на кровать. Надо было бы позвонить в организацию, куда он был направлен, но сил осталось только на то, чтобы распустить узел галстука. Михаил Иванович Худяков, не разуваясь, впал в беспробудный сонный дурман. И проспал до девяти вечера, когда уже солнце покраснело от стыда за дневное усердие. Звонить уже было некуда и не за чем. Худяков, терзаемый угрызениями совести, поплелся в буфет. Есть совершенно не хотелось, поэтому он дозаправился лимонадом, запасся питьем на ночь и на всякий случай осведомился у моложавой дамы-администратора, не звонил ли ему кто? К его удивлению, администратор передала Худякову гостиничный бланк, на котором аккуратно был выведен номер телефона. Недоумевающий Худяков тут же набрал загадочный номер и услышал слабые провинциальные гудки. На том конце никто не взял трубку. Михаил Иванович вздохнул и, поблагодарив даму-администратора, тяжело заковылял на свой второй этаж.