Александр Гофштейн - Опыты литературной инженерии. Книга 3

Они умостились вдвоем в громоздком кресле, с которого ковровое покрывало вечно норовило сползти на пол. В телевизоре перемигивались неразборчивые картинки, за окном, как тогда, в самолете, двигались плоские лучи света от проезжающих машин.

Она всегда с замиранием сердца ждала этих последних минут. Волнение мешало дышать, мешало понимать и чувствовать. Ей хотелось глубже осознать происходящее с ними. Ей страстно хотелось раствориться в нем, улететь с ним. Не на его самолете, а древним способом левитации, которую никто не признает, но никто и не опровергает. Она была ласковой, покорной и слегка недоумевающей. Была такой всегда. Но не сегодня.

Она не узнавала себя. Не осознавала внезапной перемены сути своего существования. Странные видения роились в ней. Яростная магма расплавила земную кору. Плевать, что квартира находилась на пятом этаже – языки бешеного пламени лизали бетон перекрытий прямо у них под ногами. В адском вихре рождались невиданные силы и неземное вдохновение. Она, только она сейчас владела Вселенной! Ни Бог, ни дьявол не смогли бы даже на мгновение разлучить ее с любимым! И потоп, и землетрясение были бы сейчас бессильны: наконец-то, слившись воедино, они мчались сквозь бездну миров, становясь причастными к великой тайне сотворения жизни.

Ранняя осень бросила на городской асфальт первые желтые листья. В небе добавилось прозрачности. Реже стали появляться кучевые облака. Полеты в условиях хорошей погоды проходили исключительно гладко, по высшему стандарту. По салону двигались две опрятные девушки в синей униформе, с кокетливыми пилоточками, надетыми слегка набекрень. Это были другие стюардессы. Милые, приветливые, но другие.

Как-то случайно из мягкой глубины белой, как арктический снег, спортивной «Ауди-ТТ» та, первая, увидела своего командира, выходящего из кафе под руку с девушкой. Первая сразу поняла, с кем именно. Она, нахмурившись, проводила взглядом красивую пару и чересчур резко нажала на педаль акселератора.

Затем и вторая, но из ярко красной, как грех, «Феррари», увидела их, стоящих у пешеходного перехода около Большого театра. За рулем сидел молодой человек. Он внимательно следил за дорогой и не заметил, как его спутница внезапно наклонила голову и прикусила губу.

Как-то утром, перед полетом, на обязательном медосмотре, врач слегка придержала руку командира. Она вторично посчитала пульс, потом предложила ему раздеться. Слушая фонендоскопом сердце пилота, она непроизвольно любовалась его фигурой, загаром и яркой мужской статью. Она подписала разрешение на полет, но дополнила осмотр предложением завтра же забежать в медчасть и сделать кардиограмму. После ухода командира она подошла к окну в непонятной тревоге, причину которой она пока не могла откопать в пухлом ворохе своих медицинских познаний.

Небывалая засуха породила жажду и голод. Стада стремительно уходили по резервным маршрутам на поиски непересохших рек. Львы не поспевали за травоядными. Вопрос удачной охоты становился вопросом жизни или смерти. Обычно львы не нападают на слонов. Олигархи саваны значительно превосходят их силой. Но голод кого угодно толкнет на отчаянный поступок.

В поздних сумерках львы окружили одинокого слона. В темноте им было гораздо виднее и сподручнее. Первая львица прыгнула на слона сзади и наживила его на стальные когти. Слон побежал, бестолково размахивая хоботом и отчаянно трубя. В его поведении отсутствовала логика. Наверняка, развернись он в атаке, даже озверевшие от голода львы разбежались бы, предпочитая медленную смерть мгновенной. Но слон не мог противопоставить системе охотников систему охотника на охотников. Олигарх вынужден был суетливо спасаться бегством, в котором он, впрочем, тоже уступал львам. Он уступал силе, которая к тому же и власть. Вторая львица сменила первую, которая хоть и ехала верхом на слоне, но энергично расходовала силы в попытке удержаться и прокусить толстую шкуру. Запугивающий слона рычанием вожак, который трусил рядом с ним и до этого момента не принимал участия в нападении, внезапно в виртуозном прыжке взлетел прямо на голову несчастного слона и вгрызся ему в холку. Слон зашатался и упал, подняв облако пыли. Хорошо, что из-за этой пыли не было видно, что происходило на земле дальше.

Потом пришла долгожданная гроза. Она смыла следы ночного убийства, дала новую силу траве и деревьям. Но не пощадила вожака. Он лежал под дождевыми струями, неподвижный и холодный, сраженный молнией прямо под засохшей акацией.

Львы, сами постоянно творящие смерть, боязливо уходили прочь. Молодые львы еще ни в чем не были до конца уверены и на всякий случай привычно держались от львиц на расстоянии.

Она ждала неделю. Так надолго отсутствие командира никогда не затягивалось. Телефон на столике в прихожей звонил по всяким пустякам. Но нужного звонка не было. Наконец, она решилась. Бездействие стало невыносимым. Она набрала номер, и каждый гудок на другом конце провода убивал в ней надежду. После пятого гудка трубку сняли, и доброжелательный и участливый голос рассказал ей, как все произошло. И даже подсказал, как ей к нему пройти.

Она поймала частника и, не договариваясь об оплате, поехала туда, куда ей сказали по телефону. Венки, которых было множество, уже успели привять. Тем более, что вчера прошла гроза. Черные ленты слиплись и завернулись так, что надписи читались с трудом. На одной она разобрала «… авиаотряда …», на другой – «…му командиру и другу. От экипажа Ил-…».

Она не плакала. Она просто не могла плакать. Это была такая несправедливость, такая несправедливость! То, что он не погиб в катастрофе или не был затравлен долгой болезнью, могло служить лишь слабым утешением.

Сегодня вечером возвратились домой жена и старшая дочь, похваляясь, что на Тверской, в баре с непроизносимым названием, отведали суши. Такой восторг! Не представляю, как только я посмел прожить столько лет и не попробовать суши? Теперь в глазах ближайших родственников я – унтерменш, недочеловек, ущербная личность.

Посетовав на несправедливость судьбы, я вспомнил один случай, который произошел со мной много лет назад и в рыбно-экзотическом смысле уже может считаться образцово-поучительным.

Наша диверсионная группа состояла из пяти человек. У каждого свои обязанности, у каждого свой сухой паек. Спим под кустом, палатки у нас нет, костер разводить не имеем права. И вообще, никоим образом не должны себя обнаруживать. Это условия учений. Лес вокруг во все стороны – березы и сосны. Ближайшая деревня от нас километрах в десяти.

На третий день съели мы свой сухой паек до последней крошки. Какие бы проблемы у нас ни возникли, не имеем права выходить на связь раньше условленного времени. Вот так и сидим, несытые и надутые от голода. Так разобиделись на начальство, что даже вслух ругать их не хотелось. Боевых патронов у нас нет. Но и никакой живности мы, по правде, за последние дни не заметили.