Александр Уваров - Дети сакморов

И ещё услышал Любанин тихий рокот автомобильного двигателя, приглушенный треск ломающихся сучьев, шорох и чьи-то негромкие голоса.

На душе у него сразу стало муторно и тревожно. То, что добрый человек в такую пору, в такую погоду и в такую глухомань не заберётся, было очевидно.

А ночные гости забрались. Стало быть, случилось в его жизни самое неприятное, что только может произойти в жизни бродяги: наткнулся он н лихих людей, да в недобрый час.

Судя голосам, лихих было… как минимум… несколько… Трое, вроде? Или?

И приехали они…

Любанин осторожно перевернулся на живот, натянул на голову удачно (с учётом сложившихся обстоятельств) вымазанный грязью пиджак, подполз тихонько к раю ложбины и приподнял голову.

«Матушка дорогая! Незабвенная!»

То, что увидел он заставило забыть его на долгий миг и о машине, на которой приехали нежданные гости, и о самих гостях и даже об угрожающей ему опасности. Зрелище странное, страшное и одновременно сказочно-прекрасное завладело его внимание. Да что вниманием, самим разумом завладело, опасной властью подчиняя себе.

В сиянии, показавшимся неземным, у самого края леса, не более, чем в трёх шагах от него стояла, закутавшись в искрящуюся чёрную накидку, женщина фантастической красоты.

Её бледное, с тонкими, удивительно гармоничными чертами лицо словно соткано было из молочного речного тумана, а глаза, тёмные и печальные, выведены тонкой кистью флорентийского мастера. Тёмные, тонкие локоны выбивались из-под украшенного золотистой тесьмой края небрежно наброшенного на голову капюшона.

Любанин, словно заворожённый, смотрел на дивную эту, неведомо какими судьбами оказавшуюся на краю леса женщину, не в силах отвести от неё взгляд.

И показалось ему, что женщина эта, лунная богиня, смотрит на него, прямо на него. Смотрит, не отводя взгляд. И печальны глаза её, и будто даже слёзы в них, и потому хрустальных отблеск виден в них.

И, забыв обо всём, обо всём… Чёрт, об опасности даже забыв, захотел он вдруг встать, подойти к ней, к этой неземной, невероятной, волшебными чарами сотворённой красавице, и…

Что сделать? А что бы он мог сделать? Ну, это… Успокоить как-то. Сказать… Не печалься, дескать. О чём плакать тебе, такой красивой? О чём горевать? И ещё…

«Что за нелёгкая занесла её сюда? Может…»

Капли с насквозь пропитанного водой ворота стекли на лоб.

«…Её привезли сюда насильно? Эти вот…»

Чёрная тень прошла по стволу дерева.

Хрип, пыхтение.

Любанин слегка скосил глаза и увидел, как четверо кряжистых мужиков…

«Четверо их, не трое. Четверо! А эта?»

…тащат по земле, по размешанной подошвами глине завёрнутый в брезент и туго стянутый верёвками…

Любанин зажал себе рот ладонью, чтобы ненароком не крикнуть.

«Труп! Ей-богу, труп!»

И ещё заметил он, увидел он явственно, что лунная красавица не печальными глазами смотрит в лесную даль. Равнодушными, мёртвыми, лучисто-холодными.

Увидел он, что губы у богини кривятся брезгливо. И шепчет она какие-то слова. Не разобрать…

И жутью от неё веет. Запах от неё исходит могильный.

И ещё…

«Когда они успели?»

Метрах в трёх от серебристого, ксеноновыми огнями сияющего джипа неведомо как образовался чёрный провал в земле. Провал, которого (Любанин в том поклясться мог!) недавно здесь и в помине не было.

Будто разом кто кубометров пять земли (плотной, глинистой, с корнями вперемешку) вынул. Да так, запросто, вдоль края провала разметал.

«Это ведь только экскаватором так можно! Да услышал бы экскаватор, непременно услышал бы! Как же так!»

И вот по глине булькающей и чавкающей, по сминающейся траве тащили кряжистые, толстошеие, угрюмого вида мужики, тащили завёрнутый в брезент…

«Нет, точно труп! Влип…»

Быть может, от разрытой земли шёл такой дух, что показалось Любанину, будто могилой пахнет…

«А ведь это и впрямь могила!»

…Или всё же от красавиц этой нехорошим таким, тяжёлым таким повеяло?

А она то что? Она…

А женщина хлопнула вдруг в ладоши. Сбросила с головы капюшон.

И резко, гортанно, на непонятном Любанину, явно нездешнем языке, выкрикнула вдруг какую-то фразу, похожую на команду.

Видно, то команда и была.

Мужики остановились, замерли, продолжаю удерживать труп.

Женщина подошла к ним. Ладонью провела по брезенту. И, склонившись, прошептал что-то.

Так тихо, что Любанин ни одного звука разобрать не смог. Но при том поклясться мог (сам понять не мог, оттуда такая уверенность у него появилась), что шепчет женщина какое-то заклинание.

А потом отошла она в сторону.

И мужики, легко приподняв труп, швырнули его в провал.

Любанин подумал, что пора бы ему и честь знать. То есть отползти потихоньку подальше, встать – да и бежать прочь, пока не поздно. Пока красавица эта и впрямь взгляд свой волшебный на него не бросила.

Ибо теперь, при всей природной недогадливости своей и простодушной простоте, понял он окончательно и бесповоротно, что красавица эта, женщина лунная, уж точно не жертва здесь и ни в каких таких утешениях не нуждается. Что она – едва ли не главная бандитка.

Главарь, то есть. Уж больно покорно здоровяки эти бритоголовые и толстошеие команде её подчинились. Слова поперёк не сказали!

Вымуштрованные, даром что отморозки на вид.

Так что если и есть тут жертва (конечно, помимо той, что в брезенте и, похоже, уже отмучилась), так это он, Любанин Викентий Демьянович!

Но тот (или та), что в брезенте – ему что! Он (или она) в иной мир перешёл. Или перешла. Всё плохое, как говорится, в прошлом. В общем, финита ля чего-то там.

А он, Любанин Викентий Демьянович, очень даже жив. По крайней мере, пока. Мокрый, трясущийся, окончательно уже простуженный, но живой.

И факт этот интересный, конечно же, лунную красавицу не обрадует.

Если станет ей известен.

Тогда она скомандует. Точно, скомандует!

Такое скомандует, что кряжистые помощнички враз ему шею свернут, да в тот же провал и кинут. Там и для двоих места хватит.

Даже со стороны ложбины видно, что провал приличный образовался. В таком и три трупа уложить можно.

И начал потихоньку Любанин задний ход давать. И ушёл бы по-тихому. Непременно ушёл. Так что, может, и не заметили бы его гости недобрые.

Да случилось тут такое чудо, колдовство такое, что в который раз уж за ночь утратил спасительную осторожность Любанин и не уполз вовремя.

Из провала брызнул вдруг вверх, навстречу дождевой темноте, сноп ярких, алых искр. Послышалось гудение, еле заметно дрогнула земля, и размокшая глинистая масса поднялась вдруг в воздух, чёрно-серым кольцом закрутилась вокруг стоявших у края провала колдунов, а потом, взлетев, втянулась вдруг столбом – и обрушилась вдруг вниз, полностью закрыв и заполнив провал.