Татьяна Сарапина - Антихорошесть. Путь от маленькой девочки к пробудившейся женственности

– Какая это все ерунда. Мне все равно, что с машиной. Главное, все живы.

– Да, твоя мама так и сказала. А еще сказала, что это Тема нас спас. Оттуда, с небес нам помог, потому что последствия могли быть гораздо страшнее. Если бы не отбойник, который остановил занос.

– Слава Богу. Поехали домой, я соскучилась по Максиму.

Через три дня нам предстояло вернуться в больницу за телом ребенка, чтобы похоронить его.

Я твердо решила: ни за телом, ни на похороны не пойду. Злость на сына ушла: осталась жалость, тоска, грусть. По привычке, иногда разговаривала с ним, но уже поднимая глаза к небу. Он виделся мне прекрасным ангелом.

Зачем смотреть на мертвого малыша? Зачем разрушать светлый образ? Мне казалось, что лицо мертвого ребенка должно быть уродливым, поэтому не нужно смотреть, чтобы не видеть в кошмарах. И хотя Рома утверждал, что мальчик был очень красив, убеждаться в этом не хотелось.

«Тем более. Если он красивый, будет еще больнее вспоминать о нем».

Возвращаться домой тоже было страшно. Последний раз я была там еще беременной. Мечтала, как принесу в дом сына, познакомлю его со старшим братом, кошкой. Как он будет учиться ползать, сидеть, делать первые шаги, скажет первое слово. Представляла, как держу сына на руках. Глядя в глаза рассказываю, как долго ждала нашей встречи.

Боялась вопросов окружающих людей, их сочувствующих взглядов, слов соболезнования. Я с ужасом представляла себя среди людей и с не меньшим ужасом себя в одиночестве. Понимала, что от болезненных воспоминаний мне не скрыться.

Как людям в глаза смотреть буду? Что старшему сыну скажу про братика?

Родственники сообщили Максиму, что мама вернется домой без ребенка, но он же все равно спросит, что случилось? Да, ему 10 лет, с ним можно говорить по-взрослому, но ЧТО говорить?

Я сама ничего не понимала: вот был ребенок, теперь нет. Так бывает, никто не виноват. Это? Макс сам еще ребенок. Не хочу показывать свои слезы, пугать своей тревогой о его жизни. Я стала бояться, что с ним тоже что-то может произойти. Так же внезапно, как и с Темочкой, а я ничего не успею предпринять.

Как жить с этим страхом?

Дорога домой занимала около трех часов. Машина ехала со скоростью 40 км./ч., я успевала разглядывать пейзажи за окном.

Стоял теплый осенний день: солнечные зайчики прыгали по салону машины, заставляя нас жмуриться и смеяться. Садоводы снимали урожай яблок с деревьев, в воздухе стоял сладкий фруктовый аромат. Медленно опадала листва, ложась разноцветным ковром у обочины дороги. Диссонанс внутреннего и внешнего. Кто-то рождается, кто-то умирает; кто-то смеется, а кто-то плачет. Кто-то открывает для себя что-то впервые, а кто-то разбивается о слово «никогда».

Вот живет человек: радуется, плачет, совершает ошибки, достигает побед. Планирует, просчитывает риски, мечтает о чем-то и вдруг…

Смерть, предательство, измена или война.

И все летит к чертям.

Правило «если я буду хорошей, то со мной никто, никогда не поступит плохо» больше не работает. Жизнь предстала во всей неопределенности, миф о собственной исключительности развенчан.

Если я хорошая, добрая, никому не причиняю зла – это не значит, что избранная судьбой или оберегаемая ею от встречного зла. Это вообще ничего не значит. Я – самый обыкновенный человек. Конечно, в мире нет подобных мне, но я не исключительная, не избранная. Моя правда существует только в моем внутрипсихическом пространстве, не распространяется на внешний мир. Я не знаю, кто придумал эти законы и зачем, но они есть, я увидела их в действии. Есть только то, что есть. Это не значит, что мир злой, опасный, а все люди волки. Это значит лишь то, что у жизни свои закономерности, которые не имеют ничего общего с моим представлением о них.

Вера в необыкновенность – это вера в свою неуязвимость. В определенный момент жизни каждый из нас сталкивается с тем, к чему не готов. Это может быть неизлечимая болезнь, увольнение, развод, смерть близкого человека.

Вера в собственную необыкновенность – защитное образование, которое дает внутреннее чувство безопасности, веру, что есть кто-то мудрее, сильнее, кто позаботится о нас, предотвратит несправедливость.

А жизнь, как оказалось, другая. Нет никакой справедливости. Никто не обещал, что будет легко. Нужно учиться жить, принимая всю неопределенность жизни. Делать сложные выборы, брать за них ответственность, идти дальше. Или не делать выводов, бегать по кругу, жить в плену иллюзий, время от времени сталкиваясь с очередным их крушением. И очередной раз спрашивать жизнь: «За что?! Почему?!».

Мои хождения по кругу только начинались.

«За что? Почему?».

Я устала задавать себе эти вопросы. Устала придумывать на них ответы, которые каждый раз были разные. Расплата за грехи, судьба, несчастный случай, выбор души малыша, неготовность быть мамой – голова шла кругом от придуманных версий. Но что-то придумывать надо было, потому что в неопределенности жить еще страшнее. Нет опор, ориентиров, возможности расслабиться. Временами я рассуждала как взрослый человек, хорошо понимающий экзистенциальные данности жизни. А в другое время, что чаще, как ребенок, который не желал ничего понимать.

Некоторые вещи невозможно с ходу понять, как ни старайся. Это как съесть слона целиком, за раз. Но я продолжала насиловать психику, старалась все понять, разложить по полочкам, чтобы никогда больше не возвращаться в этой теме.

«Никогда больше».

Я снова уткнулась в непробиваемую стену этих слов.

Никогда больше я не буду той, что была раньше – внутри что-то сильно поменялось. Мне предстоит узнать, что именно, разобраться, как с этим жить дальше.

Дома нас никто не ждал.

«Надо поскорее разобрать сумки, чтобы ничего не напоминало о родах, больнице», – решила я.

Вещей для новорожденного в доме не было. Все, что было куплено для Темы, мы оставили в больнице для детей, от которых отказались родители. Когда относили вещи в отделение для новорожденных, в голове родилась мысль об усыновлении, но быстро ушла в фон, уступив место дикой ярости на Бога на несправедливость, которую он допускает. Почему тем, кто всем сердцем мечтает о ребенке, он не дает постичь радость материнства, а тем, кому эти дети не нужны, такая возможность дана?

Вернулся из школы Максим. Пока мы были в больнице, он жил у моей сестры. От нее же узнал, что ребенок умер. Я бросилась к нему с извинениями, что оставили его одного, объясняла, почему взять с собой не было возможности. Говорила, что люблю, скучала и теперь мы снова вместе.

– Мама, а это правда, что Тема умер? – Максим с сомнением посмотрел на мой живот. Он хоть и был меньше, чем еще три дня назад, но все же оставался достаточно большим, как при беременности. Организму было тяжело справляться с внезапно остановленными процессами материнства. Мое тело, как и психика, застыло. Удерживало вес и жидкость, сбрасывало напряжение через слезы, выключалось в глубоком сне, где я продолжала видеть себя беременную, счастливую. Порой хотелось уснуть, чтобы больше никогда не просыпаться, не попадать в кошмарную реальность.