Леа Ри - №4

Рассматривая всю эту красоту, Шкет не заметил, как набрел на миниатюрный вишневый домик. Уютный двухэтажный дом вишневого цвета с витражными окнами из коричневого и белого стекол.

Котенок прижался к земле: мало ли кто там живет. Впрочем, наверное, в таком приветливом мире не может быть чего-то страшного, и Шкет робко стал подползать к крыльцу. Три ступеньки и дверца. Возможно, за ней и окажется долгожданный собеседник. Шкет совсем осмелел и к двери подошел уже на прямых лапах. Сел, подумал. Покрутил головой. Мяукнул. Никто не ответил. Тогда он робко поскребся когтями.

Наконец, услышал, как внутри что-то зашевелилось, отодвинулось (скорее всего, стул), и чьи-то шаги постепенно стали приближаться к запертой двери.

– Наконец-то! – сказал кто-то и открыл Шкету. Мужчина в белой рубашке и фланелевых бежевых брюках растерянно опустил голову под ноги, так как явно ожидал увидеть кого-то своего размера. Шкет даже немного обиделся: его совсем тут не ждали. – Привет, – мужчина присел на корточки перед котенком. – Меня предупредили, что теперь будет нескучно и что надо ждать гостей, но не думал, что это будет кот.

Шкет виновато смотрел в пол.

– Ну что? Как тебя зовут? – спросил незнакомец и взял котенка на руки. Он внес его в домик. Там оказалось уютно. Еще уютнее, чем снаружи. Мягкий свет в окна, кровать, печка, кухонный стол, лестница на второй этаж, но, скорее всего, там незнакомец почти не бывал, так как второй этаж походил больше на чердак, чем на комнату. – Хочешь кушать?

Незнакомец отпустил Шкета на пол и принес ему молока, тот с удовольствием все слопал.

– Меня зовут Аскольд, – представился незнакомец, все это время наблюдавший за кошачьей трапезой. – А ты, значит, Шкет.

Котенок удивился. Значит, это его мир? И он так легко узнал имя… Хотя… это место ведь такое удивительное.

– Добро пожаловать в вишневый домик. Теперь мы будем жить вместе, если ты не против. Я буду рад новой компании, а то совсем заскучал. Живу тут один уже очень давно.

– Почему? – вдруг вырвалось у серого котенка, и он удивился, что вырвалось это не на кошачьем языке и не на человеческом, но Аскольд все понял потому, что начал рассказывать:

– Я всегда был странным для людей. Дело в том, что у меня есть одна особенность – я никогда не запоминаю плохое. Помню только хорошее. И это не так, что просто не хочу вспоминать, а действительно не помню. Это куда-то девается из памяти, будто стирается. Заменяется новыми событиями, которые нравятся. Помню, когда сюда попал, мне сказали, что теперь уж точно никто не сможет воспользоваться моей странностью в своих целях, хотя не понимаю, что в этом плохого. Но так выразились, вероятно, чтобы я, наконец, что-то запомнил, – Аскольд усмехнулся воспоминанию, а потом весело добавил. – Вот, например, я выдумал язык, на котором могут говорить все подряд в Аскольдии, и учатся ему почти мгновенно.

И Шкет вспомнил, что тоже был странным котом. Его всегда называли "бабочкой". Особенно, хозяйка. Он любил грызть проросший овес, овощи, а типичная кошачья еда вроде мяса или рыбы ему не очень нравилась, не то, что Бэкингему, который готов был продать за нее душу.

– Ха-ха! – засмеялся Аскольд. – Да, мы с тобой два сапога пара! Кот-бабочка! Но ты теперь можешь рассказывать мне что-нибудь, чего я не могу помнить. Хотя не представляю, как запомню даже твои слова. Но без плохого как-то даже скучно, я не могу нормально работать потому, что придется выдумывать, но не получается толком, приходится пока писать совсем детские сказки, а потом посылать кому-нибудь мысленно в земное измерение, но выбирают все время что-то другое, что я не могу запомнить.

– Почему ты не напишешь для какого-нибудь другого измерения? Или для этого мира? Ты здесь один? – Шкету начинал нравиться новый универсальный язык. Он так и лился скороговоркой. И Аскольд ему тоже нравился.

– Дело в том, что чем больше я буду писать для Аскольдии, тем больше плохого будет происходить в других мирах, поэтому мне надо держать равновесие, делиться, ведь для меня именно поэтому создали вишневый домик и весь этот мир, сказали, что он стал необходим для земного мира. Правда, не помню, почему. А Аскольдия большая, но жителей тут пока очень и очень мало. Кажется, всего десяток.

– Считая бабочек?

– Нет. Они тут уже были, я имею в виду тех, кто сюда перемещается после жизни. Бегемот тут один есть симпатичный. И смешная девочка Карина. С остальными пока не встречался, но помню, что они есть.

"А коты, интересно, тоже есть?"

– Кажется, один был, – ответил Аскольд на мысль Шкета. – Но не знаю, где. Только он вроде старый, и слышал, что он любит петь песни на китайском языке.

– Наверное, хозяйка говорила на китайском, – предположил Шкет, и тут ему стало грустно. Он вспомнил свою хозяйку. Он так любил лежать у нее на коленях и сосать лапу, а она его гладила и звала разными ласковыми прозвищами.

– Не грусти. Ты можешь отсюда посылать ей какие-нибудь добрые сны или мысли.

– Правда? Я тоже могу? – поднял огромные глаза Шкет на Аскольда.

– Конечно! Аскольдия для этого и создана. Любой, кто сюда попадает, может сделать мир лучше, как делал его таким до этого, только в Аскольдии это происходит более масштабно. Ты дарил радость только нескольким людям, а теперь можешь подарить ее всем!

– Здорово! А можно моей хозяйке я чаще буду посылать что-то хорошее?

– Да, ты сам решаешь, кто нуждается в хороших мыслях больше всего. Ведь от них меняется и настроение, а потом и все-все остальное! Так и появляются на планете счастливые люди, которые делают счастливыми всех.

– А прямо сейчас можно?

– В любой момент, – улыбнулся Аскольд.

И только Шкет подумал о своей хозяйке, как радужная прозрачная ленточка закрутилась вокруг него, облетела весь домик и вылетела в окно.

– Ну вот, видишь, как просто. А теперь пойдем, я тебе все тут покажу, – и они со Шкетом вышли на улицу и отправились по дорожке из цветного кирпича навстречу новому миру.

Будто замысловатые карты рассыпались передо мной, и я полетела кувырком за ними.

Я пришла к шаману вчера, и вот уже сутки он мучил меня образами. Я хотела дождаться ответа от него, но он сказал, что только я сама могу ответить на все свои вопросы. И тогда он предложил Иллюзион. Я должна была войти в него по доброй воле, я сама должна была решить, хочу я узнать правду о себе, об этом мире или нет. И я согласилась.

Мир крутился вокруг меня. Сейчас. Иллюзион сводил с ума. Я не успевала за образами, которые толкали меня друг к дружке.

Я летела в воздухе, цепляясь ногами за большие карты червонной масти, разложенные веером, за чьи-то длинные волосы, за дым, браслеты-кольца на смуглом запястье, какие-то тяжелые металлические шестеренки, напоминающие детали старого пулемета…