Максим Лазарев - Волны забытого лета

– Когда же вы успели всё выпить? Поезд же только полчаса как отошёл, – разговор становился комичным и поднимал настроение. За много лет он полюбил вот такие истории, может, придёт время, и он когда-нибудь вспомнит их все и напишет книжку…

– Так мы это… мы ж ещё дома начали. На посошок. Потом на вокзале. За поездку! Приехали-то за три часа, чтоб не опоздать. Ну, а как сели на паравоз, сразу за посадку выпили. Это, как говорится, сам Бог велел. Не рассчитали. Мало взяли. Закуски полно, а выпить нечего. А ресторан, я узнавал, только в обед откроют. Потом и на станциях будут выносить. Но башка же не потом – она сейчас болит. – Он опять улыбнулся. Но уже грустно и даже, показалось Максиму, философски.

– Есть, Гена, у меня заначка. Выпьем. Но у меня там сёстры переодеваются. Давай пока покурим ещё. Ты сам-то из Москвы? Чем занимаешься?

От этих слов Гена расцвёл на глазах, словно пробудившаяся после зимы сирень. У него засветились глаза, и даже появился здоровый румянец.

– Я, Макс, москвич. Коренной! Папа еще в шестьдесят пятом в Москву из Рязани приехал. Живём на Масловке. Работаю на «Борце» токарем. Тебе ваучер дали? Мне дали! В конце года ждём эти… как их… ну эти…

– Дивиденды.

– Во! Точно! Их. Я же свой, матери моей и жены – все вложил. Многие продали. А я нет. Думаю, хорошая штука. Ну чё? Может, твои переобулись уже? Может, бухнём за встречу? – он сглотнул слюну и выкатил глаза.

– А пойдём! Закуска, говоришь, есть?

– Да, как грязи! Я же с женой, так она это, два дня кашеварила в дорогу! Там и оладушки, и котлеты, и картошечка. И банка огурцов. До Харькова дотянем. – Он рассмеялся своей добродушной рязанской, почти есенинской улыбкой и обнял Максима за плечо.

– Ну, тогда вперёд!

Он постучал в купе.

– Заходи. Только тихо. Татьяна спать легла. У неё голова разболелась. Сказала два часа не будить. Если ты кушать хочешь, то всё на столе. А я бы тоже часок вздремнула. Да, эта твоя золотозубка заходила. Тебя спрашивала. Сказала, чтобы ты к ней зашёл, у неё есть к тебе масса предложений, – выдала без пауз сестра и, заметив за спиной Гену, продолжила:

– Если ты за водкой, то она у тебя под подушкой. Я достала, чтобы ты Таню не будил.

– Спасибо, Натуль. Отдыхайте. Я в гости в соседнее купе. Это Гена. Знакомься. С Масловки. Почти земляк. Закуска нам не нужна. Он с женой, и у них сухпаёк на роту. Я там буду. Вы отдыхайте. Только щеколду подними. Как проснётесь, зайдите к соседям. И пойдём в ресторан ужинать, – и он аккуратно, чтобы не хлопать громко, задвинул дверь купе.

– Так, Гена, одной, я так понимаю, нам будет мало. Пойдём за мной, – и он двинулся в начало вагона, где по установленной ещё в прошлом веке норме располагалось купе проводника.

– Привет, Мария!

– О! А я заходила, не застала. Ну что, мужчины? Есть проблемы? – и солнце снова ворвалось в маленькое купе, сверкнув жёлтым отблеском её улыбки.

– Так, Мария, это мой друг Гена. Токарь-акционер. Ветеран Северного флота. У них проблема. Закончились бодрящие напитки, а у него жена и маленький ребёнок. И ещё брат жены. И чтобы перенести все тяготы и лишения дальней поездки, ему нужна помощь.

– Всё понятно. Можешь не продолжать. Водка? Вино? Пиво? Чай не предлагаю – думаю, для ветеранов не актуально.

– Машенька, дай нам пока на пробу бутылку водки.

– И пива пять бутылок! – вставил в разговор Гена свои пять копеек. – У меня жена пиво очень уважает.

– С вас, мужчины, двадцать баксов.

– Макс! Она чё, охренела? Сорок деревянных косарей за бутылку? Да у меня и баксов-то нет. У хохлов, говорят, и наши рупии берут.

– Гена, это же сервис. Не хочешь так, будешь ждать до Харькова. Доставайте, Машенька, ваш золотой запас! И на бонус дай мне бутылку минералки.

– Ушлый, чёрт! Люблю таких мужиков. Ладно, будет тебе даже два бонуса, – и проводница распахнула маленький холодильник, стоявший под столиком. – Смотри! Во-первых, всё холодное! А во-вторых – твоя минералка!

Картина открывшаяся перед ним, когда он вошёл в соседнее купе, была достойна лучших творений Зощенко или Аверченко и уж точно заслуживала того, чтобы отложиться в памяти. Слева у окна сидела внушительного вида и размера женщина. В руках она держала надкусанную куриную ножку и большой солёный огурец. На столе, словно сошедший с полотен Снейдерса, был разложен достойный натюрморт. Большой горкой высились на газете котлеты, возлежала жареная курица, россыпь варёных яиц дополняла живописные развалы помидоров, редиски и прочих природно-огородных даров. У окна стояла початая трёхлитровая банка солёных огурцов, накрытая тарелкой со стопкой оладий. С краю приютились зачем-то заказанные, но нетронутые три стакана с чаем в подстаканниках.

Напротив с грустной физиономией сидел Гена номер два. Или его близнец. Или клон Гены. Или его двойник. В точно такой же тельняшке и точно таких же «адидасовских» штанах. Парень грустно смотрел в окно, часто моргал, и было понятно, что ещё чуть-чуть – и он заснёт. На верхней полке спал упитанный мальчик лет пяти. Он обнимал большой железный трактор, который ещё немного, и должен был выскользнуть из его рук и упасть любимой маме прямо на голову.

– Вот, Галь! Знакомьтесь! Это Макс. Наш сосед. Классный чувак. В Африке служил. У него есть бухло. Я его к нам в гости позвал. Макс! Это моя жена Галя. Это её брат и мой кореш Вова. Вова, это Макс! Макс, проходи! Присаживайся. Вова, достань посуду.

– Здравствуйте, – Максим улыбнулся Галине и протянул руку вмиг посвежевшему Вове. – Значит, мы соседи. Зашёл познакомиться. Мои все спят. Решил к вам на огонёк. – Он выставил на стол две бутылки водки. – Гена, где пиво? А это вам, Галина, Гена сказал, что вы любите.

Глаза Галины, до этого сощурившиеся в подозрительные щёлки, пронизывающие его насквозь, моментально засветились добродушием и гостеприимством.

– Проходите, пожалуйста! Садитесь. Милости просим. Ты чего, заснул, Вова? Давай стакан! Покушайте с нами. Вот котлетки свои, курочка.

Через полчаса, когда Максим вышел в тамбур перекурить, ему уже казалось, что жизнь не такая противная штука. И что в мире ещё много простых и добрых людей. И они не только среди его друзей. Их ещё можно и на улице встретить.

– Смешная семейка, конечно! – улыбнулся он собственным мыслям и закурил, по привычке всматриваясь в окно. – Но добрая. Без заморочек. Тот самый народ, который сейчас почему-то принято называть быдлом. Хотя они как раз и есть народ. А быдло – это те, кто повылезал за последние три года из щелей, как тараканы. Всё это жульё и ворьё. Бандосы эти. Бизнесмены эти доморощенные… А эти ничего. Свои.

Он посмотрел на часы и, не успев подумать, что пора бы уже проснуться его женщинам, как в дверь постучали. На пороге, широко улыбаясь, стояли посвежевшие и, судя по всему, уже умиротворённые Наталья и Татьяна.